Читаем Качели полностью

Он помрачнел, грубо её оборвал: это его личное дело, он просит никогда больше не поднимать эту тему. И впоследствии, всякий раз, когда она упоминала невзначай жену или сыновей (их у него к тому времени было двое), дело заканчивалось криком, обидными словами. С маниакальным упорством Кицис ограждал от неё свою семейную жизнь, которая в периоды его увлечений не замирала вовсе как можно было предположить,. Удивительно, но, несмотря на солидный стаж волокиты, он умудрялся быть образцовым семьянином. Перелазивший из одной постели в другую, запутавшийся в многочисленных связях, в числе которых были две международные, исполнял неукоснительно роль мужа и отца. Сохранял доверительные отношения с женой, приносил домой зарплату, воспитывал подраставших сыновей, бывал семейно в гостях, сам принимал гостей, навещал периодически замужнюю родную сестру с племянниками и отдельно жившую, ещё не старую, всегда чем-то больную мать. Внешняя сторона жизни была у него на первом плане. Сохранить имидж, оставаться в глазах окружающих воспитанным, интеллигентным, независимым несмотря на слухи и сплетни – правила эти были для него незыблемыми.

Сродни любовной была его страсть к вещам. К одежде, непременно импортной, самой-самой. Чтобы заполучить блейзер с немецким ярлыком, финские полусапожки, румынскую дублёнку проявлял поразительную настырность. Звонил знакомым завмагам, отправлялся в нанятом вскладчину такси вместе с такими же одержимыми барахольщиками в полузакрытые оборонные посёлки в окрестностях Южного, в которых торговали лимитные магазины с богатым ассортиментом импортного шмотья, делал заказы бывшим подругам из-за рубежа.

В каком он был смятении, обнаружив небольшое поредение волос! Катастрофа, конец света! Необходимы срочные меры!

Последовал визит в медицинскую клинику, к профессору-светиле в области эндокринологии, курс электромассажа головы с помощью аппарата венгерского производства. Попутно мытьё волос через день омерзительным вонючим мылом, приём настойки женьшеня натощак три раза в сутки по пятнадцать капель. Были ещё рекомендации: прогулки на свежем воздухе не менее трёх часов в день без головного убора, здоровый сон без антидепрессантов, разумное снижение количества половых сношений.

Видя, как он мучается, Ксения предложила испытанное средство: азиатскую хну. Поколебавшись, он согласился. Смотрел обречёно, как она разводит в миске доливая тёплой водой коричневато-грязную кашицу. Покорно, как на гильотину, склонил ей на колени прекрасную лысеющую голову. Терпел, тяжко вздыхал сидя в клеенчатом переднике на стуле пока она вмазывала жидкую хну в корни волос.

– Пожалуйста, не вертись, – ловко накручивая ему на голову тюрбан из вафельного полотенца.

Коричневые струйки текли по его лицу и ушам, выглядел он уморительно.

«Интересно, стала бы возиться с его головой Алла?» – мелькнула мысль.

– Ты уверена, что поможет, Ксюша? – произносил он голосом капризного ребёнка.

– Смотри на часы! – приказывала она. – Держим ровно семь минут. А то на всю жизнь останешься рыжим.

Как она любила его в эти минуты! Как бесконечно полно ощущала себя женщиной!

Косила крем глаза в открытую дверь кухоньки: там пыхтел на столе объятый паром старый астматик, мамина кофеварка. Неслась вытирая находу руки выдернуть шнур: не работали ни регулятор, ни выключатель: Валя пробовал починить и бросил, не разобравшись.

«Сейчас вымоем голову, – говорила себе, – высушимся под феном и сядем пить кофе. Проигрыватель включим, Валя расскажет что-нибудь интересное. Ласк, к сожаленью, не предвидится, у нас сегодня законный перерыв».


8.


Задело по-настоящему, когда после успешной защиты диссертации и последовавшего за этим банкета на сорок персон (без неё) Кицис, явившись, оповестил: в следующий понедельник улетает в отпуск на болгарские «Золотые пески». Удалось с помощью доброй старой знакомой из Театрального общества перехватить неиспользованную кем-то «горящую» путёвку в Дом творчества работников культуры Болгарии, место, говорят, замечательное, есть собственный пляж и даже фуникулёр с моря и обратно. Не одолжит ли ему Ксюша свою фирменную спортивную сумку? С ней ему будет удобно ходить на пляж. Она ведь всё равно сейчас ею не пользуется.

О её существовании ни звука. Недоумевал не встретив восторга с её стороны. Ведь такое, в сущности, приятное событие: наконец-то он сможет по-настоящему отдохнуть (Принципиально проводил отпуск, без семьи, это было ненарушимое правило существовавшее все годы, что он был женат, никто не смел на него покуситься, включая любовниц. Каждая очередная Пенелопа должна была ожидать отдохнувшего Одиссея дома, за прялкой).

Она проглотила тогда молча очередную пилюлю. Но что-то неотвратимо зрело в душе – протест, злая решительность: хватит! Хватит пресмыкательства и унижений! Она не прислуга, у неё есть человеческое достоинство, второй Женечкой она не будет!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза