Качели

Знала его к тому времени вдоль и поперёк. О привычках, странностях, о болезни, которая на самом деле существовала. Это произошло в первые месяцы близости у неё на квартире после бурных ласк на скрипучей тахте, когда он полез через неё освежиться под душем. Почувствовала неожиданно: Валя как-то странно потяжелел, обмяк. Обмерла привстав: у него было белое как мел лицо, бессмысленные закатившиеся глаза. Стиснув зубы он мычал, дико, по-животному.

Она схватила его за плечи, стала трясти, повторяла в ужасе:

– Валюша милый, что с тобой? Валечка, очнись! Ты меня слышишь, Валюша? Нe молчи, пожалуйста, ответь!

Он её не узнавал, рвался из рук, сползал на ковёр. Его жутко трясло точно в лихорадке, на губах пузырилась пена…

В доме не было телефона, ближайший телефон-автомат находился в конце улицы. Кинулась полуодетая к соседке на первом этаже, врачу-педиатру районной поликлиники, застучала в дверь спящей квартиры. Когда они влетели вдвоём в её комнату Валя ещё извивался голым на полу, громко стонал. Первое, что сделала соседка, схватила со стола чайную ложку и с силой просунула ему между зубов.

– Тяни язык! – крикнула. – Суй пальцы в рот!

Вдвоём они перенесли его на тахту, усадили между подушек. Кицис бессмысленно озирался по сторонам, медленно приходил в себя. Не помнил ничего, что с ним произошло.

– Как же ты так, моя милая, – выговаривала соседка тщательно намыливая под краном руки после того, как всё было позади. – Любовника завела, а того, что у него эпилепсия, не знаешь. Поздоровее кого не нашлось? С твоей-то внешностью. (Каждый раз потом встречаясь с ней и преувеличенно тепло здороваясь испытывала жгучий стыд, ждала неприятных вопросов)

Умоляла тогда Валентина остаться: два часа ночи, где он поймает такси? Ехать в таком состоянии! Домой ведь можно позвонить, придумать что-нибудь.

– Я привык спать в своей постели! – оборвал он её.

Застёгнул тщательно пуговицы макинтоша, поправил перед зеркалом кожаную кепочку, переложил в боковой карман портмоне.

– Спокойной ночи, моя королева, – произнёс театрально.

Идя следом к входной двери она просила его не садиться к частникам, но он её уже не слышал. Повернул защёлку замка, исчез за порогом…

Из Болгарии она получила от него две красочные открытки с видами морского побережья и письмо с цветной фотографией, на которой он был запечатлён сидящим в соломенной шляпе и плавках верхом на верблюде. Сообщал, что скучает, что отпуск вдали от любимой лягушечки-попрыгушечки кажется ему тягостным и пустым, что на «Золотых песках» довольно пёстрая публика, много иностранцев, главным образом западные немцы, что сюда часто наезжают с концертами прославленные болгарские оперные певцы и поют для отдыхающих на обычных летних деревянных эстрадках, без всякой акустики, а голоса всё равно звучат изумительно. Он слушал Николая Гяурова, впечатление непередаваемое, по приезду он всё ей подробно расскажет… У него к ней небольшая просьба. Не могла бы Ксюша перевести на его имя в адрес главпочтамта Варны триста рублей? Здесь баснословно дешёвые изделия из кожи, он присмотрел себе прекрасную лайковую куртку светло-коричневого цвета о какой давно мечтал, а наличные левы как на грех на исходе, он успел уже тут основательно потратиться. Не хочет обращаться к жене, есть на то причины. «Только умоляю тебя, Ксюшенька, не делай ничего себе в ущерб. Если свободных денег у тебя сейчас нет, не предпринимай никаких крайних мер. Я спокойно проживу и без куртки. Целую тебя всю от кончиков пальцев и выше»…

Свободных денег у неё не было. Оставалась неделя до выдачи зарплаты, сотрудники библиотеки занимали и перезанимали друг у друга десятки и двадцатки чтобы дотянуть до начала месяца. Была, правда, палочка-выручалочка, безотказная тётя Беата, милый добрый ангел-хранитель…

Утром, предупредив на работе что задержится, Ксения побежала на междугородный телефонный пункт: у тёти был домашний телефон. Очередь была, к счастью, небольшой, через четверть часа её пригласили в кабину. Слышно было хорошо, казалось, что тётя говорит из соседней комнаты. Удивительный человек: нe перебивала, не ахала. Записала адрес, по которому следует выслать перевод, переспросила фамилию адресата. Задала единственный вопрос: «Скажи, дитя, он стоит трёхсот рублей?» и тут же, не дожидаясь ответа: «Хорошо, хорошо, можешь ничего не говорить! Я сделаю всё, как ты просишь».

Валя, узнав по возвращению каких усилий стоило ей раздобыть злополучные деньги, серьёзно её упрекнул: зачем надо было идти на крайности? Он же предупреждал: нет, так нет, не сошёлся свет клином на этой куртке!

Привёз в подарок из Болгарии флакончик розового масла и деревянные бусы с гранёными фишками чудно на ней смотревшиеся. Снова царили между ними теплота и мир.

Осенью уехала отдыхать в Прибалтику с двумя сыновьями жена, Валя ей об этом сообщил приглашая на холостяцкий ужин как выразился. Не знала что и подумать: с ним происходило что-то непонятное, шёл внутренний какой-то перелом, рушились священные табу. Так ей, во всяком случае, казалось.