Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

На «Боярине» мы занимались стрельбой в цель из 6-дм (152-мм. — А. Е.) орудия (по 3 выстрела каждый), а также из ружей (попадание из орудия: 7 % в щит и 38 % в башню, из ружей 26 % в щит); участвовали в судовом десанте, упражнялись в сигналопроизводстве, производили парусные и артиллерийские учения и прочее. Вместе с тем, конечно, мы несли вахтенную службу со всеми ее разнообразными обязанностями. Между прочим, в число их входила и фалрепная служба.

Морские кадеты.

Фото (конец XIX — начало XX вв.)

Фалрепными назначались как матросы, так и кадеты. На обязанности их лежало по команде вахтенного начальника «Фалрепные, наверх!» выходить на верхнюю палубу и становиться у входного трапа для встречи приезжающих на корабль офицеров и подачи им фалрепов, то есть обшитых сукном веревок, заменявших поручни. Кадетам почему-то вдруг показалась такая обязанность унизительной для их достоинства, и они заявили протест против назначения фалрепными. Такой проступок против субординации и дисциплины мог повлечь для них весьма серьезные неприятности, если бы начальство отнеслось к нему с обычной, чисто формальной точки зрения. На наше счастье, однако, начальник отряда, которому была доложена вся эта, в сущности мальчишеская, история, взглянул на дело несколько иначе. Он не поленился явиться лично на «Боярин» (сам он держал свой брейд-вымпел на «Варяге»), чтобы в непринужденной беседе с нами выяснить создавшееся «недоразумение».

Начальник отряда Дрешер

Капитан 1-го ранга Дрешер представлял тип моряка старой парусной школы. Во флот он попал, кажется, уже в зрелых годах, а до того служил на коммерческих судах. Небольшого роста, с густыми седыми усами, он производил впечатление закаленного в бурях сурового «капитана», что не мешало ему быть, в сущности, добрым и даже, пожалуй, довольно мягким человеком.

Приказав выстроить нас на шканцах (почетное место на корабле, обычно между бизань— и грот-мачтами, где читаются морской устав и объявляются различные узаконения и распоряжения начальства), он обратился к нам с такой приблизительно речью: «Господа! Ваш командир доложил мне о вашем неудовольствии по поводу назначения фалрепными. Ваша излишняя щепетильность объясняется только молодостью и неопытностью. Что же вы усмотрели тут для себя оскорбительного? Фалрепные ведь назначаются не для личных услуг офицерам, а для оказания им должного почета согласно уставу. В недалеком будущем, когда вы удостоитесь надеть офицерский мундир, и вам будет оказываться такой же почет. Да, наконец, никакой труд сам по себе не может унижать человека. Я начал свою морскую службу в звании юнги на купеческом корабле и стирал носки своему капитану, а теперь, как видите, дослужился до высших чинов и удостоился стать вашим начальником. Я глубоко уверен в вашем благоразумии и не сомневаюсь в том, что вы сами признаете свою ошибку и постараетесь всеми мерами ее загладить».

Такой педагогический метод воздействия не замедлил принести желанные плоды: кадеты устыдились своего фрондерства и стали усердно исполнять служебные обязанности. Инцидент был мирно улажен и даже вовсе не попал в «Исторический журнал» плавания, тогда как страницы его украсились характерными отметками о многих других дисциплинарных проступках кадет.

На лодке «Лихач»

Эти отметки относятся к небольшой группе воспитанников 4-го отделения, проявивших особенную почему-то строптивость во время очередного плавания на лодке «Лихач». На этой лодке плавали в течение кампании все кадеты посменно для ознакомления с машинным делом. Они исполняли обязанности кочегаров и машинистов, а также вели машинный журнал.

Командир Невельской

Командовал лодкой капитан-лейтенант Невельской, сын знаменитого адмирала Геннадия Невельского, открывшего Сахалинский (Татарский. — А. Е.) пролив и присоединившего к России устье Амура. Сын, однако, не удался в отца. Он был, что называется, неладно скроен, но крепко сшит. Высокого роста, плечистый, лохматый, с вечно торчавшей из ушей ватой, он производил впечатление какого-то несуразного существа, которому было неловко и тесно на таком маленьком судне. Он походил на большого добродушного пса и не отличался твердостью характера и последовательностью в своих действиях, чем нередко и пользовались его подчиненные. Даже ближайший его помощник по морской части, боцман Бочкарев, позволял себе при случае отпускать не особенно почтительные замечания по его адресу.

Так, например, при постановке на якорь он не сразу исполнял приказание командира об отдаче якоря, а делал это, так сказать, по своему усмотрению, после некоторой паузы.

— Бочкарев! — вопил командир с мостика. — Отчего не отдал якоря?

— Есть! — неслось с бака. — Раз! Два! Три! Отдать якорь!

И якорь с шумом летел за борт, высучивая заготовленные сообразно глубине рейда смычки цепного каната.

Невельской отправлялся на бак для выяснения несвоевременного исполнения приказания. Бочкарев, предчувствуя справедливое возмездие за свое ничем не объяснимое упрямство и ослушание, прикидывался обиженным.