Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

Иван Иванович Степанов, человек среднего роста, с черными баками, любил корчить из себя настоящего строевика. Он кричал на весь зал зычным голосом и распекал воспитанников за плохую «стойку» и недостаток военной «выправки», но в сущности был человек добрый и мягкий. Да и сам во «фронтовой науке» не особенно был силен и нередко делал ошибки, осторожно исправляемые действительными знатоками дела, нашими инструкторами, унтер-офицерами Гвардейского экипажа.

Иван Иванович, человек не особенно далекий, имел небольшую слабость к произнесению перед фронтом речей, чем иногда ставил себя в не особенно ловкое положение. Так, например, однажды он обратился к нам со следующими словами: «Господа! Вчера я встретил нескольких воспитанников в таком месте, где ни один порядочный человек не бывает — в цирковой конюшне…»

Из этого всем стало очевидно, что сам Иван Иванович причислял себя к «непорядочным» людям. Эффект получился поразительный, и только исключительные обстоятельства (строй) помешали взрыву душившего нас смеха!

Парады и разводы

Морские училища, наравне с другими военно-учебными заведениями, участвовали, конечно, в парадах, смотрах и так называемых «разводах с церемонией», происходивших в высочайшем присутствии каждое воскресенье в известном манеже Инженерного (Михайловского) замка.

Государь, несмотря на свою врожденную сердечность и доброту, был очень строг в своих требованиях к фронтовой службе и к соблюдению формы в одежде. На этой почве происходили нередко разные инциденты, оканчивающиеся наложением суровых взысканий на провинившихся. Помню, например, как однажды на разводе полурота Морского училища не расслышала, вследствие шума и музыки, приветствия государя и не ответила на него.

Государь рассердился и за такое невнимательное отношение к своим обязанностям приказал виновных оставить без отпуска на неопределенное время, вплоть до отмены. Впрочем, по докладу высшего морского начальства и представительству близких к государю лиц несколько дней спустя наказание было снято.

«Рыжий Спаситель»

Учебные занятия шли своим чередом, но несколько усиленным темпом ввиду приближения выпускных экзаменов. Нужно было держать ухо востро, особенно на проверочных репетициях, чтобы не быть захваченным врасплох и не испортить себе годовых баллов. Самым верным и простым средством для этого являлась, конечно, добросовестная подготовка. Но, как водится, многие воспитанники по лени или малоспособности предпочитали ему более кривой и окольный путь. Они прибегали к подделке баллов при содействии рыжего писаря, ведавшего этим отделом в классной канцелярии. В кадетском мире он был известен под именем «Рыжего Спасителя».

Кажется, в конце концов начальство наше проникло в эту тайну и приняло свои меры. Да оно и не удивительно, если принять во внимание, каким примитивным и рискованным способом достигалось это «спасение». Вход в классную канцелярию воспитанникам был вообще запрещен. Исключение допускалось лишь в тех случаях, когда это вызывалось какими-нибудь поручениями учебного характера. Вот этими-то случаями или самовольными, весьма рискованными всегда побегами приходилось пользоваться для лаконических переговоров с «Рыжим Спасителем» и внесения ему вперед мзды за исправление неудовлетворительного балла в виде 20–30 копеек, смотря по трудности операции и другим обстоятельствам.

Учащиеся четвертого курса Морской академии.

Фото (конец XIX — начало XX вв.)

Фиктивные заболевания

Другим способом «спасти положение» являлось фиктивное заболевание и бегство в лазарет, под крылышко добрейшего Ксенофонта Александровича. Кадеты устраивали себе искусственное «нервное сердцебиение», пробежав одним духом бесконечный классный коридор и являясь в лазарет в возбужденном состоянии. А то просто жаловались на головную боль, тошноту или другие тому подобные явления, не поддающиеся врачебному контролю как совершенно субъективные. Сибиряков с лукавым видом выслушивал таких сомнительных пациентов и большей частью делал вид, что верит их показаниям. Но иногда и он терял терпение и, возмущенный явной симуляцией, налетал на мнимого больного и принимался распекать и стыдить его.

— Послушайте, мой милый! — кричал он на весь лазарет. — Что же вы меня за дурака считаете? У вас ведь ровно ничего не болит и вы все врете…

Тогда кадет менял тон и уже прямо переходил к мольбам оставить его только на один день в лазарете, иначе его сегодня обязательно вызовут по такому-то предмету и погубят всю его «будущность». Фельдшеры и другие воспитанники, присутствовавшие на амбулаторном приеме, сочувственно улыбались и поддерживали такое ходатайство. И милейший Ксенофонт Александрович обыкновенно сдавался.

В лазарете

На другой день Епанчин, обходя лазарет, подходил к больным, выстроенным перед своими койками, и, выслушав доклад сопровождавшего его Сибирякова, бесцеремонно спрашивал: «А вы чем болеете? Астрономией?»