Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

Наконец, 7-го ноября, после классов, князь пришел проститься с ротой. Мы все были собраны в рекреационном зале. Сказав нам прощальное слово, в котором он преподал в последний раз свои отеческие наставления, князь поклонился нам и хотел идти, как в это время А.А.О. заявил ему, что фельдфебель просить позволения сказать слово от имени роты. Князь видимо был этим тронут. Более половины речи я сказал громко и отчетливо, но, когда дошел до самого чувствительная места, все воспитанники заплакали и сам князь прослезился. Тут уже я не мог продолжать, будучи от природы нервного темперамента, — просто стал захлебываться от слез. Видя это, князь подошел ко мне, обнял, поцеловал, и, взявши речь мою, сказал, что дочитает ее дома и оставить на память. Затем, поблагодарив еще раз всех за любовь к нему, он окончательно простился с нами и более мы его уже не видели.

Долго, долго вспоминали мы князя; впрочем, любя его искренно, я не мог от него отрешиться и постоянно собирал о нем сведения.

Ротным командиром, вместо князя, назначен был капитан 1-го ранга А. А. К-й, человек очень добрый. Он любил детей, много о них заботился и всеми силами старался сохранить бывший до него порядок, но все же вполне заменить своего предшественника он не мог.

В декабре шли у нас экзамены обычным порядком и уже подходили к концу, как вдруг мы получили описание Наваринской битвы. Записку эту каждый из нас обязан был переписать для себя, ибо в следующем году мы должны были проходить морские эволюции и сражения. Тут мы почти забыли наши экзамены; читали и перечитывали эту записку до того, что, наконец, заучили ее. Чертили наизусть диспозиции эскадр, знали место и название каждого корабля во время боя и с гордостью рассказывали всем, что наш флот, ни на ученье, ни в эволюциях, ни даже во время боя, ни в чем не уступал ни английскому, ни французскому.

Факт исторический, но давно минувший![59]

Подходили праздники; я рвался поскорее домой, и как нарочно, встретилось препятствие: два офицера нашей роты заболели, и мне пришлось дежурить за них. Так я должен был пробыть в корпусе даже рождественский сочельник и только в первый день праздника, после обедни, мог отправиться домой. Брат был давно уже дома и сообщил там, что оба мы переведены в гардемаринский курс и я — третьим в успехах по обоим нашим классам. Разумеется, я был встречен с распростертыми объятиями и никогда не видел еще я батюшку таким довольным и веселым. Мы отправились вместе с ним с визитами к нашей родне, и везде он рекомендовал нас «молодыми гардемаринами, окончившими кадетский корпус с отличным успехом».

Накануне нового 1828 года, гостей у нас было не много. В полночь, когда подавали шампанское, налили и нам, как гардемаринам, по полному бокалу. Мы поздравили дорогих родителей с новым годом, а батюшку еще и с днем его ангела. Он обнял нас, поцеловал и подарил каждому по прекраснейшему чертежному инструменту, вещь необходимую на гардемаринском курсе.

Так весело и с полным душевным спокойствием окончил я 1827 год.

Революционеры во флоте

(Е. А. Серебряков, 1854–1921)

С самого начала революционного движения семидесятых годов и вплоть до падения «Народной воли» русские офицеры не в малом количестве пополняли собою ряды революционеров. А многие из них играли в революционном движении более или менее выдающуюся роль; достаточно упомянуть имена Лаврова, Кропоткина, Кравчинского (Степняка), Ашенбренера, Штромберга, братьев Рогачевых, Похитонова, Буцевича и других. Ввиду этого, я думаю, читателю будет небезынтересно прочесть отрывки из моих воспоминаний… В этих воспоминаниях я не буду входить в обстоятельства действий партии «Народная воля», а буду касаться их постольку, поскольку это входит в мои личные воспоминания относительно участия в ней офицерства.

Впервые мы вошли в соприкосновение с революционерами и даже вступили в тайное общество осенью 1871 года. Будучи воспитанниками Морского училища (теперь Морской корпус), мы были тогда по возрасту мальчиками от 15 до 17 лет, а по жизненному опыту и политическому развитию вполне детьми, так что вся наша первая революционная деятельность носила характер детски наивный и отчасти комический.