Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Сначала библиотека помещалась в простом сарае с земляным полом. Сарай был сделан на живую нитку. Во время ветров его продувало насквозь, а на дожди проливало так, что подмокали и книги, и бумаги. Чинили сарай постоянно, проконопачивали, цементировали пол, создавая внутри из одеял и брезента удобную для жилья кабинку, непроницаемую для стихий. «Дед» умел свое жилье устроить хозяйственно, и когда, бывало, зайдешь к нему посидеть в дождливый и холодный вечер, то «дед» посадит в теплый уголок, зажжет примус, согреет вина, и мы примемся за разговоры. В беженстве воспоминания не всегда растравляют душу, а часто примиряют с жизнью. «Дед» был приятным собеседником, он много видел людей, наблюдал и судил не по шаблону, без заранее заготовленного штампа, поэтому говорить с ним всегда было интересно. За долгие вечера я узнал его жизнь, службу и его самого. Основное, что ему было свойственно, – это деятельность. Так просто, без дела его невозможно было представить. Чувствуя старость и болезнь, он боялся быть в тягость другим. Иногда мысли его принимали идиллический оттенок. По завершении всего земного и суетного ему хотелось возвратиться к себе, в родную Елабугу, где он окончил реальное училище, и зажить в маленьком домике, в уездной лесной глуши, среди запахов бора и земляники…

Вечерами мы иногда любили повинтить. «Дед» был великолепный винтер – в этом отношении он вместе с генералом З. мог считаться профессором. Больше всего он любил закрытый винт вчетвером, но часто играл и вдвоем с своим неизменным партнером, генералом З-ным. Играл «дед» истово, почвенно, как будто впитал в себя школу целых поколений. Разбирая казусы, он мог привести «историческую» справку, вспомнить о том, как четверть века назад, в Самаре, играя с моим отцом в клубе, какой-нибудь NN, при бескозырной игре, не оставил передачу на туза и пр. Играя, он приговаривал: «Червь, снедающий плоть человеческую», «славны бубны за горами», «туз и в Царе-граде туз», «думай, думай, Мойша, но не спи» и т. д. Своенравный характер его проявлялся и здесь. Если ему не везло или его партнер делал ошибки, «дед» делался раздражительным, иногда невыносимым, возмущался, хлопал картами о стол и казался совершенно убитым. Но при первой удаче оживлялся и веселел. Думал он в карты долго, взвешивая в уме и примеряя всевозможные комбинации, играл по-стариковски, с подсиживанием и не прощал формальных промахов, неукоснительно присчитывая штрафные взятки. Последний в его жизни «малый шлем» мы сыграли с ним в одной партии…

На другой день в страшную жару он отправился в Бизерту в баню.

– Не ходите, «дедушка», умрете, – кричали ему в Сфаяте.

Но «дед» пошел, веселый и живой, шутил в бане и обещался прийти в кафе, где его должен был ждать его спутник, Ив. Вл. Д. «Дед» пришел в кафе, еле переводя дух, хватаясь за сердце. Он терял сознание. Его положили на диван и побежали за доктором, за лекарствами в аптеку. Прошло много времени. «Дед» лежал еще живой, но как мертвый – мухи свободно ползали по его лицу. Собрав последние силы, он передал подошедшему к нему Д-кому распоряжения о деньгах – сыну…

Спокойный и строгий он лежал в госпитальной часовне, памятной нам всем по печальным воспоминаниям. Горели длинные и узкие католические свечи… На дворе строились кадеты. Под звуки траурного марша полковника Куфтина понесли в русский уголок кладбища. Я бросил цветы в его могилу и грустно смотрел, как они покрывались сухой и жесткой землей чужой страны…

Ученики