Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

А потом, где-то в середине бала рявкнет вдруг оркестр «Казачка». Мелькнут алые лампасы, и синь шароваров пойдет стлаться по доскам, а потом в «колесе» пройдутся руки по полу, застучит пулеметной дробью подкованный каблук Коли Басова или Бориса Кундрюцкова. Тут и из толпы нетанцующих вырвется кто-нибудь, не сдержится и начнет чесать по-станичному. Тут иной раз и малыши не стерпят. Выскочит вьюном черномазый, как цыганенок, Митя Мерзликин и «докажет свое» (а в будущем пуля красного партизана уложит его в конной атаке. А брата его Петю свалят болезни где-то в сибирской тайге, после многих лет концлагеря. И не Коле ли Букину отобьют румынские «сикуранцы» почки и ребра при переходе границы?).

А затем после грома рукоплесканий заунывно запоет лезгинка. Начнет с «молитвы Шамиля»:

Горе нам, визирь к нам с войском стремится…

Где бы нам, как бы нам от него укрыться?..

Мы в лес, мы в горы – русские за нами,Бьют нас и режут и колют штыками…

И вылетит из толпы Шура Беломестнов в белой черкеске и, едва касаясь пола чувяками, кошачьей, неслышной поступью заскользит по полу. Все чаще, все воинственнее ритм… А за Шурой – резиновыми ногами стелется по земле ладно скроенный Петя Вертепов. Как там у него ноги приклеены, один Бог ведает, но выделывает он ими такие чудеса, что диву даешься. И время от времени слышится из толпы одобрительное «Ас-с-с-са…» и восклицания «Урсач!» и «Аджа!».

Вот кончен бал и гаснут свечи… Нет, свечи не гаснут, гаснут карбидные и керосиновые лампы, и расходится веселая публика. Кадеты провожают своих дам до дому. В то смешное время каждая мама могла бы отпустить свою любимую дочь в любой час ночи с кадетом. Этого не случалось – мамы и всякие другие шапероны и шаперонши не отставали ни на шаг. Но если бы их и не было – уверяю вас, что более надежной защиты для барышни в позднее время, чем кадет, нельзя было бы сыскать.

В этом же здании давались и театральные представления. Режиссером, вдохновителем, постановщиком, одним словом – душой кадетского театра был регент хора и талантливый артист, Яков Иванович Шпилевой, кубанский казак, в кадетском просторечии Яшка. Тогда ему, пожалуй, не было и сорока лет. Начали со скромного, с одноактных пьесок, но потом дело пошло быстрыми шагами, и взялись за Островского. Из последнего было переиграно, кажется, все. Женские роли исполнялись женами воспитателей и преподавателей. В редких случаях женские роли поручались кадетам. Выявились понемногу и таланты. Помню, как изумил всех мой новочеркасский командир сотни, генерал-майор А.И. Васильев, – он оказался прирожденным комиком. Его «Аркаша» в сочетании с блестящей игрой преподавателя русского, А.Н. Перцева, был незабываемым театральным дуэтом – мы буквально покатывались с хохоту. В женских ролях необходимо отметить прежде всего очень пожилую даму, фамилия которой выскочила у меня из памяти. Помню, что звали ее почему-то княжной Джавахой. По-моему, она была кавказского происхождения. Она была особенно хороша в ролях трагических старух, как, например, в «Грозе», где она зловеще говорит, обращаясь к Катерине, стоящей у омута: «Вот она, красота-то, куда ведет!» До сих пор не забыть, мурашки тогда пробегали по коже, так естественно она играла. А Катериной, царицей Ириной и т. д., всех ролей не перечтешь, была талантливая Виктория Васильевна Рещикова, жена воспитателя, полковника Владимира Николаевича Рещикова, в прошлом изюмского гусара. Много в ней было чуткости, неподдельного чувства в игре. Очень редко выступала в ролях старух и ее мать, Надежда Палладиевна. Играли Белкина, Поссевина, Листратова-мать, играли многие. Скажем так – мало кто не играл. А среди кадет хочется отметить прежде всего ныне покойного, бывшего сибиряка-омича Сережу Семынина. Это был Богом данный талант. Хорош он был и в роли князя Вяземского и князя Серебряного. В добавление к врожденному таланту, он обладал еще и красивой и видной фигурой и был очень хорош собой. Он искренно увлекался театром. Помню, как мы вместе с ним писали письмо Мозжухину, который облил нас ушатом холодной воды, и спасибо покойному, что удержал нас от этого шага – идти на сцену. Впоследствии Сережа стал священником и умер не так давно на Восточном побережье США. Знаю, что и на этом поприще его уважали и горячо любили.