Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

В корпус вернулись и наши офицеры-воспитатели, не оказавшиеся безразличными к событиями Гражданской войны: из Корниловского похода – войсковой старшина и есаул братья Суровецкие[200], войсковые старшины Биркин[201]

и Тусевич[202], есаул Арендт[203]

; из Степного похода – войсковой старшина Какурин[204].

Потом стали прибывать из лазаретов выздоравливающие раненые кадеты. Сел на свое обычное место и маленький Брызгалин, тот самый, что в станице Ольгинской стоял на левом фланге Чернецовского отряда, только что присоединившегося к Добровольческой армии, когда капитан Курочкин представлял чернецовцев генералу Корнилову. Когда генерал подошел к третьему (кадетскому) взводу, капитан Курочкин доложил ему: «Кадеты всей России». Корнилов, поравнявшись с Брызгалиным, спросил его: «Сколько вам лет?» Брызгалин, стараясь ответить самым низким басом, произнес: «Шестнадцать, Ваше Превосходительство», на что генерал Корнилов, улыбаясь, заметил: «О, да у него уже бас…»

Общий строй понемногу приобретал все более и более однородный характер: кадеты других корпусов надевали наши погоны, и от этого еще крепче становилась общая спайка и дружба. Но не обошлось без инцидента: один из кадет V класса упорно продолжал носить форму своего Николаевского корпуса. Ему, красивому мальчику, видимо, было приятно щеголять в отпуску своим красно-черным поясом и драгунской шашкой, отличавшими его от других кадет. Одноклассники несколько раз дали ему понять, что таким поведением он высказывает явное пренебрежение к корпусу, приютившему его. Они подчеркнули ему, что его казачье происхождение обязывает быть особенно корректным к своему Донскому войску и нашему корпусу и что на ношение шашки он вообще не имеет никакого права. Но так как этот кадет не обращал внимания на их слова, они решили дать ему урок военной этики, без участия начальства. Когда он как-то вернулся из отпуска в своей форме, отделение растянуло виновного плашмя и «покачало вниз пузом», объяснив ему во время экзекуции причину наказания. В Донском корпусе это было высшей карой, применявшейся по постановлению всего класса за отступление от кадетских традиций. Наказание было болезненное и опасное для провинившегося. Оно очень преследовалось начальством. Но наказанный кадет не пожаловался, полностью прочувствовал, что ему объяснили, немедленно надел наши погоны и сейчас же после этого стал полноправным членом общей семьи.

В ХХХ выпуске появилось много знаков: Чернецовского отряда, за Корниловский и Степной походы, Георгиевских крестов и медалей. Человек десять было произведено за боевые отличия сначала в прапорщики и позже в хорунжие или подпоручики. Новоиспеченные офицеры носили в корпусе кадетские погоны, но, уходя в отпуск, надевали офицерскую форму. Такое парадоксальное положение, наверное, было стеснительно для начальства. Однако это нисколько не помешало моему однокласснику Володе Полякову[205]

прочитать на своей письменной работе по математике отметку преподавателя Ивана Николаевича Лимарева, убитого большевиками в Новочеркасске в 20-х годах: «Единица прапорщику».

Несмотря на все пережитое, юность брала свое, а с ней возвращались и кадетские привычки. Нелегко было и раньше бороться с ними преподавателям и воспитателям, после же партизанских отрядов и походов справиться с ними им стало еще труднее. Нужно отдать справедливость, кадеты других корпусов держались, по крайней мере вначале, в стороне от общих проделок. Наша же «буйная вольница» все время придумывала что-то новое. Так, однажды по отделению прошла таинственная инструкция начать ловлю мух. В свободное время закипела работа вдоль подоконников, и пойманные мухи были запрятаны в спичечные коробки в глубине парт. Потом прошел приказ выдергивать из парусиновых рубах ниточки и подвязывать их к лапкам заключенных мух. Операция эта была весьма деликатная и очень занятная: подготовлялась большая авиационная атака на противника. Мухи с подвязанными ниточками были возвращены в «арсеналы», то есть в спичечные коробки, а потом весь наличный авиационный состав был разбит на эскадроны и парки.

Наконец было собрано общее совещание с целью наметить «противника». Таковым, после обмена мнениями, был избран Федор Вениаминович Мюлендорф, преподаватель немецкого языка. Мы его очень любили за добродушие, обожание немецких классических поэтов и смешной акцент. Полный, маленького роста, с большой лысиной и светлыми навыкат глазами, он был очень вспыльчив, и именно поэтому-то мы и остановились на нем. Он умер в Новочеркасске от голода в 20-х годах.

Когда Мюлендорф вошел в класс и мы замерли «смирно», ожидая конца рапорта дежурного, шепотом побежал на задние парты сигнал: «1-й и 2-й эскадроны истребителей… Контакт». Из-под приподнятых крышек парт начали появляться выпущенные из коробочек мухи с белыми ниточками на лапках. Сначала медленно, потом все быстрее они брали разгон по наклонному пюпитру и потом – «Ура»… мухи поднимались вверх… «Второй… третий парки… Контакт!» – и из соседних парт появлялись новые эскадроны.