Кадиш по Розочке

После выхода из города их долго гнали по занесенной снегом дороге, виляющей между поросшими лесом холмами и проплешинами болот, с редкими остановками «для приема пищи». Пищей была мука, разведенная теплой водой, с какими-то добавками «для навара». Но и эта теплая, мутная жижа как-то позволяла идти дальше. И только от холодного ветра спасения не было, он преследовал отряд ежесекундно. Люди сбивались в кучи, чтобы хоть телами заслонить друг друга от хлещущих порывов. Постепенно все мысли, кроме мыслей о тепле, исчезли. Только тело механически переставляло ноги вместе с сотнями других тел – сотнями людей, уже давно утративших всякое подобие строя.

Лишь через два дня они прибыли на место на окраине деревни из нескольких десятков пустых домов. Но вместо того, чтобы дать людям как-то согреться, их заставили рыть окопы в мерзлой земле. Додик, обтрепанный и грязный, вместе с новобранцами, одетыми в гражданскую одежду самого разного фасона, тоже обтрепанную и грязную, принялся долбить мерзлую землю, лишь немного отошедшую от костров, разводимых тут же. Все мысли – даже мысли о Розочке! – исчезли из головы. Остались только мерзлая земля и лопатка, которой ее нужно выдолбить настолько, чтобы спрятаться в ней. Рядом дорывал свой окопчик такой же бедолага в грязной телогрейке, поминутно поминая «мать его». Чуть ближе к будущим окопчикам установили три пулемета, за которыми уже стояли «партийные товарищи». Для чего эти пулеметы, им объяснили еще в Вятке – бегущие будут расстреливаться.

Полковое начальство расположилось в брошенных деревенских домах, над трубами которых закрутился дымок. Временами кто-нибудь из отцов-командиров неспешно проходил мимо зарывающихся в землю бойцов, бросая что-нибудь, по их мнению, ободряющее. Ответом было молчание и красноречивые взгляды. Постепенно окопчик, который рыл Давид, углублялся, появлялась куча земли, которая должна была изображать бруствер. Однако работа неожиданно прервалась.

Откуда-то почти из-за горизонта донесся вой. Вой приближался, давя на нервы. Раздались взрывы, крики. В разные стороны полетели комья земли, части человеческих тел. Додик упал на дно недорытого окопчика и прикрыл голову руками. Сверху сыпалась земля, но взрывы пока шли мимо. Потом вдруг все смолкло. Он выглянул из-под навалившейся кучи, огляделся. Рядом так же неуверенно выглядывал его сосед. Из дома выскочили командиры и комиссар, подбежали к окопам. Комиссар попытался начать какую-то речь, но другой командир с явно офицерской выправкой остановил его, что-то сказав, указывая на другой конец поля.

Поступила команда «приготовиться». Додик поднялся и пристроился с винтовкой у небольшой насыпи. Где-то далеко, на другом краю поля, появились маленькие фигурки. Они бежали по направлению к ним и что-то кричали. Чем-то это напоминало приближающийся рой растревоженных пчел. Это враги, – понял Давид. Никаких особых чувств, тем более ненависти они не вызывали. Наверное, такие же, как он, попавшие под мобилизацию бедолаги. Но Давид был молод, хотел жить. А эти люди – по своей ли воле, или нет – бежали, чтобы его убить. Он прицелился. Фигурки увеличились. Стали различимы крики, несшиеся с той стороны. Неожиданно откуда-то сбоку раздался громкий крик – огонь!

Додик выстрелил. Фигурка, в которую он целился, споткнулась и упала. Рядом с ней падали еще какие-то фигурки. Додик стрелял, пока оставались патроны. Он не думал, не анализировал. Он выживал. Где-то рядом застрекотал пулемет. Волна людей, бегущих на Додика, замедлилась, потом застыла и стала откатываться назад.

Пронесло. Он перевел дыхание. Его первый бой в качестве солдата закончился. Он огляделся. Справа в таком же не дорытом окопчике, уткнувшись лицом в горку свежевырытой земли, лежал его сосед в ватнике. Рядом натекала лужица темно-красной жидкости.

Потом были другие бои, такие же сумбурные и непонятные. Солдаты куда-то бежали. Додик не рвался в первые ряды, но старался и не отставать. Бежал в середине. Теперь стреляли по ним. В конце концов, они все-таки смогли заставить своих противников отступить. Заняли их окопы. Поле между ними было устлано мертвыми телами тех и других.

Глядя на этих людей, одетых в разную одежду, различных по возрасту, трудно было понять, чем же отличаются «белые» и «красные». Еще менее было понятно, что же такого героического в бестолковой беготне по полю, вгрызании в мерзлую землю, в смерти и боли. Нужно иметь какое-то совсем извращенное сознание, чтобы героизировать эту страшную нелепицу.

Так продолжалось едва не месяц. Они то «наступали» с версту на восток, то отступали на то же расстояние. Потом, как им сказали, противник «дрогнул и побежал». Наверное, так оно и было. По крайней мере, дня три отряд, где находился Додик, никто не обстреливал. Да и сами они не стреляли. Не в кого. После небольшого отдыха опять был долгий марш куда-то, и – опять поле с трупами вперемешку. Наконец, спустя два месяца маршей, атак, отступлений, вечного голода и холода, их поредевший полк отвели на переформирование и пополнение.