Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Помимо произведений двух расстрелянных поэтов (Олейникова и Корнилова), упомянута в отзыве цензора посмертная публикация трех, написанных в колымских лагерях стихотворений Елены Львовны Владимировой (1902–1962), поэтессы, отдавшей Колыме двадцать лет жизни, — «Судьбою нам нынче начерчен…», «Закат на Охотском море» и «Владивостокские ночи». Ее знаменитая поэма «Колыма», так же как стихотворение «Мы шли этапом…» (оно было в 1965 г. опубликовано за рубежом, в 57 номере журнала «Грани», с пометкой: «Ни имя автора, ни судьба его неизвестны»), широко ходили в свое время в самиздате и не имели шанса появиться в печати[203]. Легально стихи и поэмы Владимировой смогли появиться лишь спустя тридцать лет после ее смерти — в 1992 году.

Различного рода репрессиям подвергался и ряд других литературных альманахов и сборников, печатавшихся в городе. Показательна в этом смысле судьба «Круга» — первого сборника прозаиков и поэтов литературного андеграунда, издававшегося в 1985 г., накануне перестройки (см. о нем в главе 10).

Цензурная судьба Зощенко и Ахматовой

Я требую памятников для Зощенки по всем городам и местечкам или, по крайней мере, как для дедушки Крылова, в Летнем саду…

Осип Мандельштам. 1930 г.

Кто не хочет перестраиваться, например, Зощенко, пускай убирается ко всем чертям…

Иосиф Сталин. 1946 г.

«Беречь» Зощенко призывал из далекого эмигрантского далека А. М. Ремизов, добавив при этом: «Это наш, современный Гоголь». Но в слове «беречь» таился и второй смысл, который уловлен был властями как призыв тоже оберегать Зощенко, но по-своему — от читающей публики. На первых порах — в годы «относительно вегетарианского», как говаривала Анна Ахматова, НЭПа, когда слава Зощенко была по-истине всенародной, — такое «обережение» имело еще скромный характер. Впрочем, писатель был взят на заметку буквально с первых же его шагов в литературе, уже в 1923 г., когда готовился 6-й номер журнала «Россия», предполагавший напечатать его рассказ «Старуха Врангель». Сверхсекретный «Бюллетень Главлита РСФСР» за март этого года зафиксировал: «Материал: журнал “Россия”, № 6, в доцензурном виде. Смакование из номера в номер “гримас революции”. На этот раз здесь помещен рассказ “Старуха Врангель” (запрещен): советский быт изображается здесь приемами гофманских кошмаров; следователь ЧК — кретин, с примесью хитренького паясничанья, — арестовывает старуху Врангель, та умерла со страха»[204]. Тем не менее, Зощенко сумел в том же 1923 г. напечатать этот рассказ во второй своей книге — сборнике «Раз-нотык». В позднейшие годы рассказ не печатался и смог увидеть свет лишь в эпоху «перестройки». Между прочим, этот рассказ, ходивший в рукописном виде, был прочитан А. М. Ремизовым еще до эмиграции, в 1921 г., и так ему понравился, что он тотчас наградил Зощенко созданным им шутливым «Орденом Обезьяньей Великой и Вольной Палаты»[205]

.

О цензурных злоключениях Зощенко до августа 1946 г. написано уже немало, в том числе и автором этих строк[206]. Много внимания в публикациях уделяется, естественно, последним двенадцати страшным годам жизни писателя[207], хотя собственно цензурная сторона вопроса пока еще не нашла адекватного отражения. Обнаруженные документы Ленгорлита позволяют глубже и полнее представить последовавшую после 1946 г. трагедию, случившуюся, прежде всего, с двумя главными, назначенными сверху жертвами ждановского погрома, — Ахматовой и Зощенко.

Чиновники различных идеологических и охранительных ведомств наперегонки норовили заявить о своей преданности, добивая писателей. Через две недели после выхода постановления ЦК «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» Главлит принял меры по своей линии, приказав изъять все три книги Зощенко, вышедшие в 1946 г. Приказ Главлита № 42/1629с от 27 августа 1946 г., предписывавший «…изъять книги Зощенко и Ахматовой из книготорговой сети и библиотек общественного пользования», сопровождался любопытным примечанием: «Снята копия и отправлено в Главсевморпуть»[208]. Это означало, видимо, что даже на судах, героически пробивающих себе путь сквозь льды северных морей, должны были предать огню эти книги (или выбросить за борт?). Такую же операцию, согласно полученной радиограмме, производили и зимовщики на подчинявшихся Главсевморпути полярных станциях, если книги Зощенко и Ахматовой оказались в их библиотечках.