Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

В «потере бдительности» обвинены были цензоры. Начальник Управления Г. Чахирев вызван в сентябре в Москву «для объяснений», затем в Ленинград нагрянула особая комиссия Главлита, выявившая множество недостатков. Сам Чахирев, как гласил приказ «О работе Леноблгорлита», «…не проявил политической остроты и партийной принципиальности при осуществлении контроля художественной литературы <…> не воспитывал кадры цензоров в духе большевистской ответственности за идеологическое содержание произведений печати, не прислушивался к голосу отдельных работников, ставивших вопрос о запрещении некоторых произведений Зощенко и Ахматовой, не информировал об этих сигналах областной и городской комитеты ВКП(б), а также Главлит <…> не сделал всех необходимых политических выводов по обеспечению в должной мере политико-идеологического контроля произведений печати». Заодно досталось цензору А. А. Троицкому, который «…в декабре 1946 г. разрешил к печати сборник стихотворений Вс. Рождественского, проникнутого духом ахматовщины. Издание настоящего сборника Главлитом запрещено». Набор подготовленного и сверстанного уже сборника был рассыпан, а руководители Леноблгорлита вскоре отстранены от работы за «проявление политической близорукости»[213]

.

В течение приблизительно трех недель (вторая половина августа— начало сентября 1946 г.) по поводу Зощенко и Ахматовой повсеместно проводятся «пятиминутки ненависти», если вспомнить роман Джорджа Оруэлла «1984»: проходят писательские собрания, принимаются резолюции, редкая газета не откликается статьей или заметкой, названия которых говорят сами за себя, — «Пошлость и клевета под маской советской литературы», «О пошлых писаниях одного журнала» («Звезды», конечно) и т. п. Затем, по команде сверху и опять же по Оруэллу, Зощенко и Ахматова объявлены «нелицами»:

их имена вообще было запрещено упоминать, пусть даже и в отрицательном контексте. В отличие от Ахматовой, Зощенко пытался как-то «вписаться», начав работать над книгой «Никогда не забудете», материалом для которой послужили записи, сделанные им еще в 1944 г. во время встреч с вышедшими из лесов Ленинградской области партизанами. Лишь в сентябре 1947 г., благодаря особому ходатайству в ЦК только что назначенного на пост главного редактора К. М. Симонова, «Новому миру» позволили в 9-м номере опубликовать десять коротеньких рассказов (примерно треть от присланных). Кое-что на рубеже 40—50-х годов изредка появляется в журналах «Крокодил» и «Огонек» — опять-таки преимущественно рассказы из «партизанских» и «солдатских» циклов. Что же до сатирических и юмористических рассказов, принесших славу Зощенко, то редакция «Крокодила» посоветовала ему, опять-таки, «перестроиться» и попытаться «создать положительный жанр в комическом фельетоне». Напрасно писатель в ответном письме ссылался на то, что «…в русской комической литературе нет примеров, на которых можно учиться», поскольку «она всегда была обличительной», на то, что в ней «не было иной традиции»… Он даже пытался заняться «поисками в этом направлении», полагая, что «тем интереснее сломать традицию и поискать новых путей». Но тщетно: редакция отклонила высланные «на пробу» три рассказа, написанные в невиданном дотоле жанре «положительной сатиры».

Исключенный из Союза писателей в сентябре 1946 г., отлученный от печатного станка, загнанный писатель, как и многие другие, пытался «уйти в переводы». К этой работе с отвращением, как известно, относились Ахматова, Арсений Тарковский («О восточные переводы! / Как болит от вас голова…») и другие крупнейшие писатели. Всё же это давало хоть какие-то средства к существованию. Зощенко «ушел» в переводы с финского. В петрозаводском журнале «На рубеже» (1948, № № 8—10) публикуется в его переводе роман М. Лассилы «За спичками», но характерно вот что: в первых двух номерах имя Зощенко, как переводчика, отсутствует. Нет его и в большей части тиража отдельного издания романа (Петрозаводск, 1948).