Через два дня после моих сомнений — навестить Бет или нет, с ней случилась серия ударов. Неделю она провела в хосписе, а потом Филип перевез жену домой. Через несколько дней Бет умерла в собственной постели, окруженная членами семьи и близкими друзьями. Поминки будут весной, и Филип просит моего отца произнести речь. Я закрываю глаза и вижу перед собой здание реабилитационного центра. Я не пошла к Бет, и это было ошибкой, которую надеюсь больше не повторить.
Я поставила астры рядом с эхиноцереусом, чтобы любоваться ими одновременно.
— Как это красиво, — сказал Филип, глядя на астры. — Благодарю.
Отец принес ему кусок торта, и они тихо разговаривали в углу гостиной.
Конечно, я знала, что отец дружит с Филипом. Но чтобы Жанин и Сью так тепло приветствовали друг друга? Чтобы Лео благоговейно пожал руку Блейку и начал расспрашивать его про устойчивые к засухе многолетники? Чуть позднее Лео разговорился с Жанин, отец смеялся, что-то обсуждая с Марией и Сью, а Блейк подошел ко мне со словами: «А ты знаешь, что жирафы фыркают во сне?» — и состроил хитрую рожицу.
Мне стало душновато, и я вышла в прохладный холл. На лужайке перед домом играли дети. Я не знала, пришли они с гостями или нет, я просто открыла дверь и позвала их на чай.
Потом я сходила на кухню. Там были Сью и Лео, над чем-то смеялись.
— Что тут у вас смешного?
— Ты, — сказала Сью и обняла меня. — Мы тут говорим, что нужно позвать детей и оформить землю возле новой парковки в Медоубрук сплошными петуниями. Что скажешь?
— Очень смешно.
Когда у меня все хорошо и пребывает в равновесии, мне хочется, чтобы рядом оказалась мама. Чтобы она просто тихо сидела среди нас и смотрела. И даже не надо ничего делать специально ради нее — пусть бы она увидела, как можно организовать свою жизнь, «обратив все несчастья себе на пользу». Я бы показала ей розовый сантиметр, каменную птичку, белый цветочный горшок и засушенную между страниц камелию. А еще покоцанного олененка, открытки Лео, пробники красок от Роуз — все подарки или случайно унесенные вещи как результат моих недавних разъездов. Вот бы и у мамы случился такой же год, чтобы она почувствовала, как это здорово, когда твоя подруга помнит, какой ты предпочитаешь кофе и что ты не любишь фильмов-страшилок, и как звали твоих бабушку с дедушкой. Я не научилась становиться центром внимания, но доведись мне завтра умереть, Ванесса за неделю организовала бы поминки, Линди все бы обустроила в смысле красоты, а Роуз знала бы, что сказать или процитировать. Не знаю насчет Ниры, но ничего страшного. У меня есть даже больше, чем я могу пожелать.
Недавно мне приснился сон, будто за несколько минут нужно написать что-то о каждой из моих подруг, да только бумага с ручкой куда-то подевались. И я стала водить пальцем по песку, и подруги окружили меня и стали читать. Это мы собрались вместе, сняв домик у моря. Тот сон доставил мне счастье — он словно из книг с моим любимым сюжетом о том, как меняется наша жизнь.
К половине десятого цветок почти полностью раскрылся. На улице стемнело, Сью открыла упаковку светящихся палочек и раздала мятные конфеты. Некоторые дети, забыв обо всем, выбежали из дома, но иные, включая Генри и Бэллу, продолжали сидеть на полу, скрестив ноги по-турецки. Они завороженно смотрели на цветок, а я улыбалась, глядя на них. Я присела возле Генри, и он повернулся ко мне.
— Спасибо, что пригласили, — прошептал он.
— Спасибо, что пришел, — прошептала я в ответ.
На мое приглашение откликнулись не все соседи с Тодд-лейн, нас собралось не так и много. Может, на следующий год их прибавится.
В «Беовульфе» стоящий под окнами Грендель был
Дерево, владеющее самим собой
Последний рисунок дерева. Именно его я и отдала отцу.
Дуб белый (
На вершине крутого холма в Афинах, штат Джорджия, на пересечении улиц Диаринг и Финли стоит высокий белый дуб, а мемориальная табличка перед ним гласит:
Настоящим удостоверяя огромную привязанность к дереву и огромное желание видеть его защищенным во все времена, я передаю ему владение им собой, равно как и землей вокруг него в пределах восьми футов.