Как мы писали роман

"It's all right, baby dear," explained Ethelbertha soothingly. "Baby's going out with mamma this morning."	"Все в порядке, детка, - льстиво разъясняла ей Этельберта, - сегодня детка отправится гулять с мамочкой".
"Oh no, baby ain't," was baby's rejoinder, in effect if not in words.	"Нет, - возражала девочка, если не словами, то действием.
"Baby don't take a hand in experiments--not this baby.	- Детка не хочет принимать участие в подобных экспериментах! Ее не обманешь!
I don't want to be upset or run over."	Я не желаю, чтобы меня опрокинули или переехали!"
Poor Ethel!	Бедная Этель!
I shall never forget how heart-broken she was.	Мне никогда не забыть, как она была расстроена.
It was the want of confidence that wounded her.	Больше всего ее огорчило отсутствие доверия.
But these are reminiscences of other days, having no connection with the days of which I am--or should be--writing; and to wander from one matter to another is, in a teller of tales, a grievous sin, and a growing custom much to be condemned.	Однако эти воспоминания относятся к другим дням, не имеющим ничего общего с теми, о которых я пишу (или должен писать), а перескакивать с сюжета на сюжет - это непростительный грех для рассказчика и заслуживает осуждения, хотя все более входит в обычай.
Therefore I will close my eyes to all other memories, and endeavour to see only that little white and green houseboat by the ferry, which was the scene of our future collaborations.	Поэтому я отброшу все другие воспоминания и постараюсь хранить перед своим взором только маленький, белый с зеленым понтонный домик близ парома, арену наших дальнейших авторских усилий.
Houseboats then were not built to the scale of Mississippi steamers, but this boat was a small one, even for that primitive age.	Речные дома в те дни еще не достигали размера пароходов, плавающих по Миссисипи, а были совсем маленькими, даже по масштабам того первобытного времени.
The man from whom we hired it described it as "compact."	Хозяин арендованного нами домика называл его "компактным".
The man to whom, at the end of the first month, we tried to sub-let it, characterised it as "poky."	Тот, кому мы в конце первого месяца пытались переуступить его, охарактеризовал его как "курятник".
In our letters we traversed this definition.	В наших письмах мы старательно обходили это определение.
In our hearts we agreed with it.	В глубине души мы соглашались с ним.
At first, however, its size--or, rather, its lack of size--was one of its chief charms in Ethelbertha's eyes.	Однако первоначально размер его - или, вернее, отсутствие размера - был в глазах Этельберты одной из самых привлекательных сторон.
The fact that if you got out of bed carelessly you were certain to knock your head against the ceiling, and that it was utterly impossible for any man to put on his trousers except in the saloon, she regarded as a capital joke.	То обстоятельство, что, выбравшись из постели, вы неизбежно стукались головой о потолок, и что мужчине, кроме гостиной, негде было натянуть штаны, Этельберта считала остроумнейшей шуткой.
That she herself had to take a looking-glass and go upon the roof to do her back hair, she thought less amusing.	То, что ей самой приходилось, захватив с собой зеркало, отправляться на палубу, чтобы расчесать волосы, она находила менее забавным.