– Если ты прямо спросишь меня, отношусь ли я к
–
– Хорошо. И до Дарвина представление о том, что каждый вид совершенно отделен от любого другого, было по-прежнему сильным аргументом в пользу универсалий. Конечно, есть черный медведь, белый медведь и гризли, и каждый существует как отдельный и самостоятельный вид.
–
– Давай я расскажу тебе о серебристой чайке. Это большая, впечатляющих размеров чайка, с бледно-серой спинкой, желтым клювом и взглядом убийцы. Затем есть морская чайка чуть меньшего размера. Она немного похожа на серебристую чайку, за исключением того, что спина у нее…
–
– Точно. Это два совершенно разных вида, которые в Великобритании не скрещиваются. Тем не менее, если посмотреть на распределение двух видов в Северном полушарии, обнаружится нечто странное. В большей части области их обитания мы обнаружим не чистых морских чаек и серебристых чаек, а разные переходные формы. По-видимому, никто до конца не уверен, сколько может быть видов: некоторые орнитологи говорят, что всего два (серебристая и морская чайка), некоторые считают, что восемь. Но, по сути, у нас имеется мешанина, причем и не полное смешение, и не полное разделение.
–
– Я думаю, что это просто демонстрирует, насколько спорны наши общие категории. Мы хотим, чтобы существовали истинные виды с четко обозначенными границами. Многие организмы производят такое впечатление, и репродуктивная изоляция до определенной степени действительно существует. Однако эволюция свидетельствует о том, что все виды взаимосвязаны. Мы продолжаем использовать общие понятия и размышлять об универсалиях, но они – всего лишь слова.
Монти поднял голову и лизнул меня в лицо – наверное, в знак благодарности.
Прогулка восьмая
Что я знаю?
– Гулять! – позвал я из коридора.
Классическая ошибка.
Монти прыжками примчался откуда-то, где он прятался. Хорошо, возможно, не совсем прыжками. Время прыжков для него закончилось. Но он все еще мог довольно резво бегать, прихрамывая. Монти схватил поводок в зубы (интересно, считается ли это трюком? Если да, то это единственный…) и уставился на меня, от волнения трепеща всем телом, как лопнувшая гитарная струна.
Проблема заключалась в том, что следующие пять минут я пытался найти нужные мне вещи: кошелек, ключи, пакеты для фекалий, туфли. Я прокричал семье, спрашивая, знает ли кто-нибудь, где все это. Никто не ответил. Они научились не обращать внимания на мои мученические вопли в таких ситуациях. Миссис Макгоуэн называет эти «где-мои» тирадами, поскольку я все больше раздражаюсь, топая и крича: «Где мои ключи? Где мой кошелек?» – и так далее.
Наконец я нашел их. Ключи лежали на подносе, где они и должны были быть (я не жду, что вещи будут лежать на своих местах, поэтому никогда не проверяю там до тех пор, пока все возможности не будут исчерпаны). Кошелек был в куртке, которую, готов был поклясться, я не надевал несколько месяцев, но все-таки, видимо, надевал. Туфли оказались за дверью. И я понятия не имею почему. На всякий случай я проверил подошвы… но они были достаточно чистыми.
Все это время я чувствовал, что нетерпение и волнение Монти возрастает: жалобный скулеж перемежался с нетерпеливым гавканьем.
–
– Что? О, вообще-то знание никогда не бывает таким прямолинейным, как ты думаешь. И именно об этом, полагаю, мы и поговорим сегодня. Куда ты хочешь пойти?
–