Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки

– Хороший выбор. Сегодня нам предстоит разбираться в теории познания, и, возможно, нам будет нужно немного отвлечься.

– С кем ты разговариваешь? – раздался резкий голос с кухни. Это было сказано таким тоном, что вопрос, заданный в нормальном регистре, легко мог превратиться в настоящий выговор. Конечно, чтобы знать, кто это говорит, мне не надо было его видеть.

– Ни с кем. То есть сам с собой. Пока.

– Знаешь, он только притворяется, что слушает.

– Кто?

– Монти.

Мы с Монти переглянулись, пожали плечами и тихо выскользнули за дверь.

«Местом с животными» был парк Голдерс-Хилл. Это облагороженная часть Хэмпстед-Хит, ухоженная и благоустроенная, с детской игровой площадкой, приличным кафе и удивительно большим зверинцем. Наверное, в полностью объединенном мире в кафе подавали бы кенгуру-валлаби и казуаров, которые умерли естественной смертью, но в меню ничего подобного не было, когда я там бывал.

Детская площадка была спасением, когда дети были маленькими. Каждое утро я приводил их сюда, чтобы они разбивали замерзшую корочку в песочнице своими маленькими пластиковыми лопатками. Потом, когда их руки коченели, а на запачканных личиках начинали появляться дорожки слез, мы шли в кафе пить горячий шоколад.

В нижней части Голдерс-Хилл Монти должен был оставаться на поводке, но это компенсировалось новыми запахами и звуками: не так часто изнеженной английской собаке удается уловить принесенный ветром запах капибары (водосвинки) или услышать навязчивый крик священного ибиса.

Мы направились туда, Монти все еще немного прихрамывал. Я пожалел его, и часть дороги нес, спрятав под пальто.

– Нужно отвезти тебя провериться, – сказал я. Монти не ответил. Он ненавидел ветеринарную лечебницу, и нельзя за это его винить.

Мы дошли до парка, и я нашел скамейку с видом на птичьи вольеры, полные экзотических водоплавающих птиц. За вольерами для птиц находился загон с лениво прохаживающимися ланями. Их дыхание клубилось на холодном воздухе. Во плоти они оказались меньше, чем можно было подумать. Я представил, что оседлал одну, как на родео, и понял, насколько глупо это выглядело бы, потому что мои ноги почти доставали бы до земли. Возможно, не столько глупо, сколько жестоко. Среди ланей были два или три нанду, южно-американских родственников страуса. Широко распахнутые глаза и плотно сжатый клюв придавали им выражение негодования, типичное для их соплеменников.

– Конечно, у нее есть название.

Монти посмотрел на меня, подняв голову: он забыл, что мы находимся на одной из наших философских прогулок.

– Эпистемология. Теория познания. Как мы приходим к знанию вещей. Что значит «знать». Какие вещи можно знать. Откуда ты знаешь, что ты знаешь. И тому подобное. Это всегда была одна из главных проблем философии. Иногда ее описывают как «грязную работу» сродни уборке щебня и мусора на месте строительства, которую необходимо провести, прежде чем приступить к возведению дворца. Но это не значит, что ее важность можно недооценивать. Если не создать крепкий фундамент для знания, тогда все, что бы вы ни возводили поверх, обречено на разрушение. И это одна из тех областей, где существуют фундаментальные разногласия относительно основ.

– Одна из тех областей? Существует ли что-нибудь, по поводу чего вы, люди, согласны?

Я решил проигнорировать это замечание.

– Есть те, кто думает, что путь к знанию проложен посредством чистых размышлений с использованием математики, в том числе геометрии, в качестве основы познания. Таких мыслителей обычно называют рационалистами, поскольку они ставят на пьедестал разум. Есть также эмпирики, которые считают, что мы можем знать лишь то, что познается из опыта с использованием наших органов чувств. И есть скептики, которые считают знание несбыточной мечтой.

– И не говори мне, что все началось с греков!

– Конечно.

– С Платона?

– Я собираюсь заглянуть немного дальше и обратиться к одному из тех досократиков, которых мы упоминали раньше во время нашей прогулки, – к Пифагору. Пифагор был первым философом, который утверждал, что математика, включая геометрию, – это идеальная форма знания, а лучший метод приобретения знаний – свободные раздумья, исключающие отвлекающую бессмыслицу повседневного мира.

Пифагорейцы разработали представление о том, что математика может порождать собственные вечные истины о самой себе, но эти истины также можно применять по отношению к «внешнему» миру. Узнайте секреты квадратов, треугольников и кругов – и вам откроется также знание реальности. Так происходит потому, что мир опирается на геометрические принципы и построен из этих идеальных форм и фигур. Истоки всех последующих попыток отдать предпочтение чистому размышлению вместо грязной работы по установлению фактов и исследованию явлений окружающего мира восходят к Пифагору, хотя это связано в основном с тем, как идеи пифагорейцев были объединены Платоном.