Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки

– Все. Декарт начинает с того, что сомневается в информации, которую ему сообщают органы чувств. Здесь его мишенью была вся система знания, разработанная Аристотелем. Как мы видели, для того чтобы порождать знание, силлогизм нуждается в истинных посылках, а истинность посылок предполагает, что мы можем опираться на точность нашего чувственного восприятия. Однако башня, увиденная с большого расстояния, кажется маленькой, а потом, вблизи – вуаля! – оказывается огромной! (Меня никогда это до конца не убеждало: правила перспективы предполагают, что наши чувства точно передают реальное состояние мира. Нам следовало бы, конечно, больше не доверять им, если бы башня, казавшаяся большой вдали, вблизи оказалась маленькой.) Декарт видит, что он сидит в комнате у огня, завернувшись в халат. Разве это не точно? Он может чувствовать тепло огня, ткань халата, видит стены и потолок. Но до этого ему снилось, что он встал и вышел в свет, когда на самом деле он еще лежал раздетым в кровати. Сумасшедшие воображают, будто они видят вещи, которых нет. Нам всем снились сны, в которых мы летаем или выступаем перед аудиторией почти раздетыми.

– Ага, но мы обычно знаем, так ведь? Когда я в своих снах гоняюсь за кроликами, как только я собираюсь их схватить, они взмывают в воздух и улетают, как птицы. Именно тогда я понимаю, что это не обычные кролики…

– Конечно, как правило, мы способны отличать сон от яви. Но откуда мы всегда это знаем? Если бывают случаи, когда мы не можем отличить или запутались, как мы вообще можем быть уверены в материальной реальности дерева, или собаки, или валлаби, которых видим перед собой? Декарт полон решимости отвергнуть все, что он не знает с абсолютной уверенностью, а возможность, пусть даже небольшая, того, что он сошел с ума или спит, означает, что он не может полностью доверять своим чувствам. И таким образом они исключаются.

Но что насчет математического, в том числе геометрического, знания? Тот факт, что 2 + 2 = 4, не зависит от легко вводимых в заблуждение чувств. У треугольника всегда будет три стороны. Эти вещи не зависят от восприятия, а являются аналитическими истинами, вытекающими из определений терминов.

– Здесь нет сомнений, верно?

– Но, может быть, какой-нибудь злой демон вселил эти ошибочные представления в мой разум? Откуда я могу знать, что я – это не мозг в сосуде, питаемый потоком бессмыслицы? Этот злой демон может запутывать меня всякий раз, когда я начинаю подсчитывать количество сторон треугольника, заставляя меня думать, что их три, а на самом деле – восемь. Еще раз, Декарт говорит не о том, что подобные различные иллюзии возможны, а лишь о том, что невозможно их полностью исключать.

Радикальный скептицизм Декарта по-настоящему вызывающий. Его цель заключалась в том, чтобы показать, что основой почти всего, что мы принимаем как должное, служит не твердая почва, а мягкая и вероломная топь. Для античных скептиков это именно то место, где они хотели быть. Располагай им, говорили они. Мы не можем знать, так что продолжай наслаждаться жизнью без знания.

Однако сомнение Декарта было лишь первым шагом, а не последним. Он погрузил нас в глубины сомнений, а теперь опять ведет нас наверх, к свету точного знания.

– Урра!

– А место, где Декарт находит просвещение, – это не меняющийся и неопределенный мир восприятия, а мир чистого мышления. Мы можем сомневаться во всем, за исключением того, что мы сомневаемся. Поскольку сомневаться в том, что ты сомневаешься, – по-прежнему значит сомневаться. Сомневаться – значит мыслить. Даже если ты обдумываешь что-то, что не является истинным, ты по-прежнему размышляешь. А мысль не может существовать независимо: должен быть субъект, который размышляет. И этот субъект – я. Cogito ergo sum.

Я розовый, следовательно, я – тушенка.

– Что-о?

– Просто проверяю. Cogito ergo sum. Я мыслю, следовательно, существую.

– Так-то лучше. А все-таки, что такое тушенка?

– Это, э-э, ну… то, что мы ели до того, как появились продукты. Итак, разум – это единственная достоверная вещь, более достоверная, чем существование внешнего мира, более достоверная, чем материя. Указанное положение вводит одно из ключевых элементов представлений Декарта – идею о том, что разум и материя представляют собой две совершенно разные вещи. Как мы увидим, в дальнейшем это будет создавать проблемы для Декарта. Но пока он продемонстрировал, что его сущность есть мысль: он – «вещь мыслящая»[30].