Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

Эти строки, опубликованные в 1952 году в пособии для танцевальной самодеятельности, принадлежат перу уже известной читателю швейцарской коммунистки Энне Гольдшмидт, эмигрировавшей после Второй мировой войны в Восточную Германию и ставшей ведущим создателем «народных танцев» ГДР, и ее соавторов. Э. Гольдшмидт не только стала восточногерманскими Т. А. Устиновой и И. А. Моисеевым, но и предвосхитила и превзошла в обличении западных танцев Н. С. Хрущева и Р. В. Захарова. Ориентируясь на официальную позицию СССР, руководство ГДР «додумывало», доводило ее до логического завершения и артикулировало порой даже то, что в кругах советской интеллигенции и даже партийных чиновников произносить было не принято. Поэтому гневные разоблачения западных танцев хореографом ГДР не должны удивлять. Как не удивляют запреты на новые танцы со стороны другого тоталитарного режима — нацистской Германии, в которой после 1933 года было запрещено танцевать свинг и румбу, недавно завезенную из Америки в Европу, как танцы не немецкие и деградированные[415].

Более странной российскому читателю, полагающему, что запретительная культурная политика — принадлежность авторитарных и тоталитарных систем, может показаться позиция хореографов и СМИ на Западе в 1950 — 1960-е годы по отношению к некоторым западным танцам. Так, известный австрийский этнолог, собиратель и пропагандист народных танцев, после войны на несколько лет лишившийся права преподавать из-за нацистского прошлого, Рихард Вольфрам (1901–1995) почти одновременно с Э. Гольдшмидт в исследовании об австрийских народных танцах клеймил современную городскую танцевальную манеру, занесенную из-за океана:

Посмотрите-ка с галереи вниз на танцзал: хаотическое раскачивание, общего порядка нет и в помине, нет даже синхронного выполнения движений, связанных с движением мелодии. Все только для пары.

А можем ли мы начать разговор о духе или душе, когда мы видим, как человечки дергаются на веревочках ритма, на фоне которого монотонно и немилосердно глухо стучит четвертной удар, бездушный, как механический пресс, но одновременно гипнотизирующий постоянным повтором? И этой гонке и возбуждению нет конца. Недаром слово «джаз» происходит от слова «Chase» — «погоня»[416].

Как и его советские коллеги, австрийский эксперт по народным танцам противопоставлял «безродной» и «чуждой» хореографии «здоровую» народную танцевальную традицию:

Движения современных танцев с их расслабленной позицией, опущенными вперед плечами и т. д. совершенно не подходят для нашей сельской молодежи. Осанистый, живой парень выглядит в нем нехорошо, а крупная сельская девушка, да еще в обтягивающей юбке — просто некрасиво. Особенно раскачивания кажутся тогда гипертрофированными и прямо-таки смешными. В этом наиболее ясно видно что-то чужое, что нам в корне не подходит. «Изящным» такой танец и впрямь не назовешь[417]

.

Может быть, в Р. Вольфраме заговорило его нацистское прошлое? Тогда чем объяснить скандал, связанный с триумфом твиста, взорвавшего в 1960–1963 годах нормы европейской телесности?