Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

Победа над обстоятельствами и собой

Из моих лирических отступлений читатель может заключить, что к художественной самодеятельности я относился без особого трепета, ее поклонником не был и желанием посвятить ей всего себя не горел. Был, однако, один-единственный случай в моей жизни, когда любительская сцена буквально спасла меня от тяжелейшего личного кризиса. Случилось это, когда меня в 18-летнем возрасте выгнали из университета за пьянство.

Дело было так. Осенью 1977 года, после уже двух моих неудачных попыток поступить в МГУ, упомянутый выше профессор филологии, добрейший Александр Иванович, устроил меня лаборантом в археологическую лабораторию Челябинского государственного университета. Я был мальчиком на побегушках, без определенных обязанностей. Мне там не нравилось. Но мама считала, что важно налаживать контакты для дальнейшего поступления на историко-филологический факультет. Я родителям не перечил.

Праздничный день 60-летия Октябрьской революции, 7 ноября, я собирался провести в гостях у соседа-приятеля Сергея вместе с еще полудюжиной дворовых сверстников. Но буквально за пару дней до праздника мне объявили на работе, что я назначен на дежурство по нашему зданию, причем в самое неудобное время, с 12 до 18 часов, когда все «нормальные» люди празднуют за домашним столом и ходят друг к другу в гости. Кто подложил мне эту свинью, не знаю.

И я, и мои друзья расстроились. С юношеским легкомыслием мы решили, что они навестят меня на дежурстве, чтобы я там не скучал. Отец, словно предчувствуя недоброе, предупредил меня, чтобы я не смел никого приглашать к себе на дежурство. В политический праздник, да еще в юбилей, дело могло плохо кончиться. Но было поздно — «пацанское» решение принято, отступиться от него значило бы продемонстрировать слабость и трусость.

Однако развитие событий пошло совсем не по тому сценарию, который предполагался. Во-первых, вместо того чтобы навестить меня, дворовые товарищи отправились на дежурство вместе со мной, вооружившись кастрюлями с салатами, пакетами с колбасой и сыром, бутылками с дешевым портвейном. Причем мы до этого ни разу не праздновали вместе и индивидуальных особенностей застольного поведения каждого из нас не знали. Как оказалось, для некоторых моих приятелей это было первое серьезное испытание горячительным.

Во-вторых, на входе в здание университета, к моему ужасу, сидела строгая вахтерша. Вместо того чтобы попытаться договориться с ней, я запустил друзей через окно археологической лаборатории, находившейся на первом этаже и опечатанной, так как в ней грудами лежали не разобранные и не описанные рукописные старообрядческие книги, привезенные из летней этнографической экспедиции по Уралу. Естественно, печать на входе в лабораторию при этом оказалась сломанной.

В-третьих, все мы довольно быстро захмелели. Как я ни старался идти по длинному коридору навстречу вахтерше не покачиваясь, мне не удалось скрыть от нее мое плачевное состояние. К тому же в мое отсутствие — дежурный пункт, на котором я должен был находиться, располагался на втором этаже — ребята на полную громкость включили магнитофон. В общем, вахтерша нас застукала.

Дальше события развивались драматично. Подошел мой сменщик. Приехал кто-то из начальства. До милиции, слава богу, не дозвонились. Вместо того чтобы признаться родителям в случившемся, я молчал все три праздничных дня, а когда вышел на работу, мнение обо мне было составлено. Решено было уволить меня по статье за пьянство на рабочем месте. Меня быстро и формально разобрали на каком-то факультетском форуме (профком?), а затем отправили на судилище университетского уровня, где сильно ругали за недостаток бдительности, которым в славный юбилей мог воспользоваться враг.

Было ясно: трудовая книжка с записью об увольнении за пьянство на рабочем месте — все равно, что волчий билет. На работу не примут, поступать в университет, особенно в тот, из которого выгнали, — бессмысленно. Но главное, что меня повергло в отчаяние, — это ощущение, что о моем позоре знают все вокруг. Я был готов бежать. Куда? Туда, где можно начать с нуля. Географически я размышлял о Новосибирске, где жила семья моей двоюродной сестры, и о Дзержинске Горьковской области, где жили родители и другие близкие родственники матери. В Челябинске я был готов «потерять» трудовую книжку со страшной записью и пойти работать на завод, о чем вел переговоры с сыном моей няни, мастером на ЧТЗ.

Родителей я в свои планы не посвящал, поскольку они случившееся не стали драматизировать как вселенскую катастрофу. Папа, вопреки моему ожиданию, даже не воспользовался формулой «Я же предупреждал…», за что я ему очень признателен. Наверное, близкие видели, как мне плохо. Именно в этот момент и подоспело предложение от моего школьного друга Игоря принять участие в самодеятельной театральной постановке сценок из «Золотого теленка» Ильи Ильфа и Евгения Петрова.