Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

Забегая вперед, скажу, чем закончилась история с увольнением за пьянку. В отделе кадров начальник, бывший фронтовик, выпроводил сотрудницу и вручил мне трудовую книжку без единой записи о моем двухмесячном пребывании в стенах университета, сказав на прощание пару суровых напутственных слов. Родители настояли на моем поступлении в Челябинский госуниверситет. Член факультетского месткома, сидевшая в приемной комиссии, удивилась моему появлению и заявила, что документы мои принять не может в связи с пресловутой записью в трудовой книжке. Я пожал плечами и раскрыл «незапятнанную» трудовую. Документы были приняты. Я окончил университет с отличием и еще шестью годами позже, после защиты диссертации, был приглашен в него на работу. Начальник отдела кадров, приняв документы, промолвил: «Ну что, кто старое помянет…» Больше никаких следов то происшествие в моей карьере не оставило. Я успешно проработал в университете пятнадцать лет и покинул его по собственному желанию.

Однако вернемся к «Золотому теленку». Игорь в те времена учился в мединституте. Чрезвычайно энергичный и деятельный, он был заводилой в студенческой группе, постоянно что-то организовывал. Однокашники его стараниями много общались формально и неформально, и в их встречах на квартире у Игоря или у кого-нибудь еще регулярно участвовал и я. Меня считали своим. И вот по инициативе Игоря они решили участвовать в смотре институтской самодеятельности со сценками из одного из самых популярных в то время советских произведений. Но при распределении ролей произошел конфликт: один из однокашников отказался играть Паниковского — старого проходимца, неподражаемо воплощенного Зиновием Гердтом в первой экранизации «Золотого теленка» 1968 года. Именно эту роль Игорь мне и предложил.

Честно говоря, сначала хотелось отказаться. Настроение было тоскливо-унылое, ничего не хотелось, кроме как спрятаться от всего мира. Но напору Игоря противостоять было сложно. Никакие аргументы его не убеждали. И я пришел на первую репетицию из вежливости, полагая, что она для меня будет последней.

Не знаю, как это произошло, но на репетиции я, задавая вопрос за вопросом Игорю, который выбрал себе, естественно, главную роль — Остапа Бендера, и предлагая то одно, то другое сценическое решение, неожиданно для всех и для самого себя взял в руки бразды правления, оказавшись и сценаристом, и режиссером, и репетитором, и музыкальным оформителем.

Сценарий оказался в итоге довольно путаным, рассчитанным на основательное знакомство зрителя с литературной первоосновой. Поскольку спектакль для стратега Игоря, как я понимаю, был не только приятным времяпрепровождением, но и инструментом сплочения группы, роли должны были достаться всем, а для этого пришлось эпизоды из «Золотого теленка» разбавлять парой популярных эпизодов из «Двенадцати стульев», например массовой сценой женитьбы Остапа Бендера на мадам Грицацуевой.

Мой Паниковский был слеплен с З. Гердта. У него были позаимствованы хромота, легкий еврейский акцент и жестикуляция, под него были подобраны грим и костюм. Но кое в чем мой Паниковский был моим. Он, например, выполнял функцию тапера, и каждый раз, когда Остап мечтательно поминал Рио-де-Жанейро, Паниковский озвучивал эту мечту, извлекая из раздолбанного пианино знойный блюз «Гавайи» Исаака Дунаевского. Отношения моего героя с туповатым детиной Шурой Балагановым были, в отличие от романа и его экранизации, трогательно нежными, а с советскими обывателями — отягощенными бытовым антисемитизмом.

Режиссура нашего театрального представления находилась, как я понимаю, в русле наивных подражаний советским театральным экспериментам 1960 — 1970-х годов. Действующие лица, например, контактировали с публикой: они появлялись из зрительного зала и в зрительном зале растворялись в конце спектакля.

В общем, меня это занятие захватило на несколько недель. Мы много репетировали — полным составом или маленькими группами, чаще всего собираясь с «Бендером» и «Балагановым». Репетировали где придется — в различных аудиториях разных корпусов и на сцене актового зала мединститута. О помещениях всегда договаривался Игорь.

Наконец мы сыграли спектакль. Прошел он, надо сказать, на ура. Нас сильно выручило то, что публика хорошо знала не только основные сюжетные линии «Золотого теленка» и «Двенадцати стульев». Эти произведения за восемь лет были экранизированы трижды («Золотой теленок» — в 1968-м, «Двенадцать стульев» — в 1971 и 1976 годах), поэтому реплики полюбившихся персонажей, да еще из уст любимых актеров — Сергея Юрского, Зиновия Гердта, Андрея Миронова, Анатолия Папанова и других — были растащены советскими читателями и зрителями на крылатые фразы. Иначе публика нас вряд ли бы поняла. Играли мы безо всякой школы, пауз не держали и трещали без умолку, боясь, что пауза заставит кого-нибудь из партнеров не вовремя встрять с репликой. В результате зрителям приходилось самостоятельно вытаскивать фразы из несущегося со сцены речевого шума, с которым не справлялась хлипкая акустика институтского актового зала.