Балетмейстер должен обладать фантазией, талантом и светлой головой. Если я придумываю номер — ночи не сплю, изведусь вся. Нужно «заболеть» номером, узнать все доподлинно о том, что собираешься ставить, изучить книги по этой теме. Мало просто хорошо танцевать, надо уметь передать свое умение. Научить чувствовать танец.
Меня однажды спросили: «Какой танец ваш самый любимый?» Да нет такого, они для меня все любимые. В танце обязательно должен быть смысл, какой-то корень. Он должен нести в себе идею, чему-то научить зрителя. Иначе зачем танцевать?
Нужно обязательно понимать, ЧТО ты танцуешь. Например, женский танец «Мелодия». Это народный номер, девушка символизирует в нем, начиная с пушкинских времен, крестьяночку, опоэтизированную образом России. Звучит простая мелодия, идут девушки задумчиво, и они должны пластикой, движениями передать всю нежность своей молодой души. Должны до конца понять и полюбить этот образ и себя в нем. Чтобы зритель проникся этим содержанием, чтобы понял все, что ему хотели сказать этим танцем.
Когда мы выступали в США, после концерта к нам подошли американцы и задали вопрос: «Неужели у вас так любят? Такая кристальная чистота отношений?» И я ответила: «Да. Невозможно понимать, ЧТО ты танцуешь, если не прошел через это». Они были поражены[791]
.Из этого высказывания В. И. Бондаревой становится очевидным, что по убеждениям она была каноническим советским хореографом. Она, в соответствии с методом социалистического реализма, придерживалась мнения о непременном наличии в танце переводимого в слова содержания и смысла. В основе постановки, придающей танцу аромат «подлинности», должно было лежать обращение к «первоисточнику», в данном случае — к художественной литературе. Гендерные образы, отраженные народным танцем, должны были дышать чистотой отношений между мужчиной и женщиной.
Основоположником и главным авторитетом в области сценического народного танца для В. И. Бондаревой был И. А. Моисеев. О нем В. И. Бондарева в разговорах со мной высказывалась в превосходных степенях: «отец всей хореографии», «хореограф народного танца всей земли», который «дал всему миру [понять], что такое народный танец»[792]
. В 2000-е годы, после смерти Моисеева и краха советского государственного проекта художественной самодеятельности, она разделяла его опасения и приписывала народному танцу экзистенциальную миссию спасения российской коллективной памяти и идентичности:Игорь Моисеев на закате своей жизни переживал за свое детище и говорил: «Все, что я создал, будет жить, пока жив я сам. Но я не вечный. Я переживаю за будущее народного танца и боюсь, что он постепенно исчезнет».
Я с ним согласна. Он возродил народный танец, сделал революцию. И наша задача — это сохранить. Если мы подрубим под собой корни народные, мы будем Иванами, не помнящими родства. У нас не будет своей культуры. У нас не будет ничего[793]
.