Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

Есть в устных рассказах В. И. Бондаревой и альтернативное объяснение обстоятельств переезда из Магнитогорска в Челябинск в 1963 году, которое я перескажу в связи с неудобочитаемостью оригинального текста. Согласно ее версии, ее семейная жизнь в Магнитогорске не сложилась и она собралась уезжать в Рязань (а не в Кемерово, как написано в статье 2010 года «Вера») на работу в профессиональном танцевальном ансамбле. В Челябинском областном совете профсоюзов, узнав об этом, решили во что бы то ни стало удержать ее.

В это же время положение Н. Н. Каташовой на ЧТЗ стало неустойчивым. Директор дворца ЧТЗ считал ее хореографию устаревшей и в 1962 году, после поездки танцевального коллектива в Москву на празднование 45-летия Октябрьской революции, якобы заявил ей: «Больше, Наталия Николаевна, вы ездить не будете. Пора поездить другим коллективам»[788].

С В. И. Бондаревой начались переговоры, которые не афишировались и отчасти проходили в ее магнитогорской квартире под покровом тайны. Об их серьезности говорит состав участников, среди которых были председатель завкома и секретарь парткома ЧТЗ, директор и художественный руководитель ДК ЧТЗ. Переговоры длились год, В. И. Бондарева ни в коем случае не желала уезжать из Магнитогорска, где профессионально ее жизнь складывалась очень успешно, — и не уехала бы, если бы у мужа не начались запои. Вера Ивановна бежала от позора. Н. Н. Карташова подключилась к приглашению В. И. Бондаревой лишь на последнем этапе, спасая лицо и мотивируя свой уход состоянием здоровья[789].

В танцевальном ансамбле челябинских тракторозаводцев — и в челябинской самодеятельности в целом — появился балетмейстер совершенно нового уровня: с богатой фантазией, крепкой техникой, железной дисциплиной.

Хореограф Бондарева

В день рождения ей подарили гравюру: под деревом, прильнув к стволу тоненькой хрупкой спиной, стоит девушка с поднятым к небу лицом.

Подумалось: о чем она грустит ли, мечтает? И мгновение спустя уже проворно засновал паучок фантазии, оставляя первые узелки на кружевной паутинке рождающегося танца.

Наутро она пришла во Дворец окрыленная и сразу к своему первому помощнику, репетитору ансамбля Юре Основину:

— Знаешь, кажется, есть идея.

И они написали либретто нового танца… […]

Итак, они написали либретто, и началось самое трудное. Покрой танца, набросанный на бумаге, как минимум три-четыре раза «перешивался» на танцорах. Выматывались постановщики, «выжатыми лимонами» расходились с репетиций ребята, но наконец примерка удалась, новое платье «Рябинушки» перестало жать, и настала пора наработки техники и души танца, поиска образов, шлифовки актерского мастерства[790].

Поэтическое описание труда балетмейстера в данном случае — не плод фантазии журналиста. В. И. Бондарева, о постановке которой идет речь в приведенной цитате, в устных рассказах описывала свой труд увлеченно и с любовью. Глухой голос измученной болезнями пожилой женщины при этом прояснялся и креп, звучал властно, как, наверное, во время репетиций.

О ее балетмейстерских работах речь пойдет в другом месте. Сейчас важно отметить, что они были оплодотворены талантливой фантазией тонко чувствующего человека и неустанным трудом и самого постановщика, и репетитора, и исполнителей. Вот как о качествах, необходимых для успешной постановки, говорила сама Бондарева: