Я разрывалась… У меня психика… дошла до такого состояния, что я ночи не спала. Плачу, и все. Я не могу уснуть. Вот хожу по квартире, говорю: «Я сейчас сойду с ума»…. Я ей говорила…: «Наталья Николаевна, мне очень трудно». — «Бери себя в руки! Бери себя руки! Не раскисай!..»[874]
История создания литературно-хореографической композиции вновь сталкивает нас с драматично протекавшим решением вопроса о борьбе за власть в самодеятельном коллективе, об авторских правах на хореографическое произведение и о коллективной памяти о недолговечных балетмейстерских заслугах. Обращает на себя внимание тот факт, что в публикации 1967 года Н. Н. Карташова уже не упоминает о сотрудничестве с В. И. Бондаревой — с успешной ученицей, как это было двумя годами ранее в связи с публикацией сценария «Мастерицы на все руки». Можно предположить, что к этому времени для Н. Н. Карташовой стала очевидной невозможность дальнейших постановок в своем бывшем ансамбле ДК ЧТЗ. Возможно, она переориентировалась на сотрудничество с собственной дочерью Т. Н. Реус, которая в это время уже выбрала для себя стезю руководителя самодеятельного хореографического ансамбля и собиралась получать соответствующее образование.
Из «закулисной» истории постановки, кроме того, напрашивается предположение о том, почему Н. Н. Карташова в опубликованном описании композиции ограничилась либретто и сделала основной упор на фиксации литературной, а не хореографической ее составляющей. В самом ансамбле никто опытом записи танца не обладал, а приглашение специалиста со стороны наверняка заставило бы афишировать участие В. И. Бондаревой в качестве балетмейстера.
Наконец, балетмейстерская деятельность В. И. Бондаревой в этой и других постановках середины 1960-х годов предоставляет дополнительную информацию для еще одного обращения к поставленному во второй части книги вопросу о границах свободы творчества советского (самодеятельного) хореографа.
Между «молотом» директив сверху и «наковальней» ожиданий снизу
Помню, Хайсаров был пулеметчик. Помню, ну, я говорю: «Ты только не расстреливай зал зрительный. Вот так, говорю, води этот пулемет, чтобы все-таки, это, приятная была ассоциация у людей, что ты не расстреливаешь зрителя»[875]
.Так наставляла В. И. Бондарева одного из солистов ансамбля «Самоцветы» Ш. Г. Хайсарова, изображавшего пулеметчика в танце «Тачанка», входившем в сюиту «Ильмень золотоцветный», о перипетиях создания которой в 1969 году речь уже шла выше. Сюжет ее был причудлив. К сожалению, либретто этой танцевальной композиции мне обнаружить не удалось. Согласно устному пересказу В. И. Бондаревой, сделанному через сорок лет после премьеры, содержание постановки было примерно таково.
На сцену выходили геологи-разведчики, вооруженные кирками для поиска драгоценных камней. Утомленные тщетными поисками, они засыпали. Во сне их взору открывалась высокая гора, сверкавшая драгоценными каменьями. В нее вела выложенная малахитом пещера. Появлялся «батюшка-Урал», указывал старателям вход в гору. Геологи попадали в грот, в котором стояла малахитовая шкатулка. Ее изображали танцовщицы с поднятыми вверх руками. На «шкатулке» возлежала Хозяйка Медной горы в образе змейки в кокошнике. Этот образ В. И. Бондарева, по собственному признанию, взяла на вооружение еще в Магнитогорске, увидев на обложке журнала «Огонек» М. М. Плисецкую в роли Хозяйки Медной горы в балете «Каменный цветок». Под впечатлением от этой фотографии Бондарева даже создала в Магнитогорске балет «Малахитовая шкатулка» по мотивам сказов П. П. Бажова. Материал этого балета был затем отчасти использован в челябинской постановке.
Благодаря скамеечке, имевшейся внутри «шкатулки», Хозяйка Медной горы могла незаметно для зрителей надеть юбку, чтобы выйти в хоровод вместе с Малахитами, в которых превращались расступившиеся 24 девушки, составлявшие до этого малахитовую шкатулку. После Малахитов танцевали другие самоцветы и драгоценные камни, танец которых завершали Бриллианты и общий пляс камней. (Роскошные костюмы для танцев камней шились в Москве.)