Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

А иногда так выкручивали мне руки в поездке, что я заходила, включала душ, лился он изо всей силы, становилась под него, рыдала, вот, обязательно тошнило — не выдерживали нервы, и плакала, выла, как волчица, но дело в том, что меня никто не слышит, душ… а выхожу — как будто все нормально. Это в каждой поездке, она просто не давалась, в Америке было так же.

А я выходила, например, опять-таки со своей доверчивостью, потом… я не знаю. Я приехала, меня принимают хорошо, я принимаю это за истину. Я говорю, например: «Дорогие господа там, такие и такие, и товарищи!» Ну, всех перечисляю, дохожу до господ: «От огромной нашей страны России низкий вам поклон, вашему великому народу». Ну и там, конечно, и прочее, и прочее… Готовлю, конечно, там, чтобы недолго, но броско. А потом выпускаю ведущую.

Такой чекист был, и он то же самое парторг из политехнического, представили его как «парторга из политехнического», Кубицкий. Не знаю, уже забыла имя-отчество… А он потом… Помню, Редькин был, Александр Редькин, чекист, и он и Кубицкий, они отводят меня на голое место, ничего близко нету, ни строения, голая земля, и они меня так отчитывали… «Это вы что? Вышли, распинались. Великая… Великий народ великой Америки, от великого…» (смеется). Ну, в общем, они мне там по большому счету мозги вправили. Я: «Ну как же, как я могла не сказать, если действительно столько лет стоим… Ну извините меня, но я же тоже не в лесу выросла, и читала, боже мой, и американских классиков, и всех…» Тем более что такая была книгочейка в свое время… А Кубицкий говорит: «Приедете, в Челябинске будете отвечать перед советской властью за каждое свое слово». Ну и все. Я прихожу в номер и, конечно, я вою. […] И вот включу телевизор полностью, включу душ, залезу, наплачусь, навоюсь, намоюсь… (смеется) Вечером надо выходить к столу. Шик-брик, чтобы никто не узнал. Глаза только боюсь поднять. Потому что думаю: выдадут меня глаза-то. Столько ненависти у меня к ним было… Ну сказали бы они мне: «Вера, вот такие-то вещи чтоб ты не говорила, чтоб ты помнила: вот так надо, так». А то они меня как бы и проверяют, и как бы наставляют, и в то же время потом по мне прокатываются…

Наука все время была[931]

.

Обращает на себя внимание, что В. И. Бондареву угнетали не столько наставления «чекистов», сколько то, что преподанный ими и, по ее мнению, полезный урок «правильного» поведения за границей был облечен в недостойную форму шантажа, «выкручивания рук» за ошибки, которые они могли и должны были предотвратить. Подспудные конфликты с представителями «органов» свидетельствовали о сбоях в учебном процессе. Работа над ошибками в таком случае становилась травматичной и давалась с трудом.