Как приготовить дракона

Гарри бросил веревку в траву и обернулся вслед Кэти. Она задела его куда сильнее чем Петер с насмешками о несостоятельности дракона, но на дуэль ее не вызовешь. Хотя очевидно, что противник Кэти опасный: заставляет терять голову и ранит в самое сердце.

Губы сладкие как лесные ягоды, словно созданы для поцелуев. А волосы пахнут травами, и их запах сводит с ума.

Ведьма.

Гарри пошел за ней следом, держась в отдалении. Как бы больно Кэти ему ни сделала, гулять одной по лесу, где есть волки, он ей не позволит.

Камыши гнулись к земле, утки спрятались, а темная туча, выползшая на небо, отражалась в озере, и казалось, что все оно — сплошной омут. Того и гляди, полезет какая-нибудь чертовщина.

Ветер трепал золотые кудри Кэти, рвал юбку, но девушка упрямо шла вперед, расправив плечи. Она задержалась лишь у самой таверны, чтобы глянуть вверх, на толстую серебряную лошадь с наростом на лбу, и первая молния, прорезавшая небо, отразилась во флюгере словно в зеркале.

С кузнецом ей, видите ли, нравится целоваться. Предложение он ей сделал. Флюгер подарил.

Гарри сперва не понял, откуда этот странный звук, но потом осознал, что он исходит из его груди. Точно дикий зверь, жаждущий крови, рвался с привязи и рычал. Может, это уже дракон? Стоило представить, как Кэти обвивает своими нежными ручками бычью шею Ксандра, как в глазах темнело от бешенства. Или дракон тут ни при чем, и это банальная ревность?

Он, герен Гарольд Шпифонтейн, исконный вассал владыки, ревновал трактирщицу к кузнецу?

Кэти ушла в таверну, закрыв за собой дверь и так ни разу не обернувшись, и Гарри пошел прочь. Кровь шумела в ушах, и его разрывало от противоречивых желаний. Хотелось вломиться в таверну, схватить Кэти в охапку, унести в комнату наверху и не выпускать оттуда по крайней мере три дня. Но уязвленная драконья гордость заставляла его идти навстречу буре, морщась от порывов ветра.

Вернувшись на луг, Гарри обошел его по периметру, но никаких волчьих следов не нашел. Не то, чтобы он какой-то опытный следопыт, но по идее, и крови должно быть куда больше. Не проглотили же волки несчастную козу в один присест. Туча все густела и темнела, и первые тяжелые капли обожгли Гарри холодом. Опомнившись, он поспешил в лес и свернул к той самой хижине, где должен был коротать ссылку.

— Неплохо, — пробормотал он, перешагнув порог. — Очень даже уютно.

Есть стол, кровать… ежик. Колючий зверек шмыгнул под елочку, выросшую по центру комнаты, и затаился, свернувшись в клубок.

Через щели в стенах задувало, и Гарри невольно пожалел, что не оделся теплее. Да и в целом, куда приятнее было бы уходить после обеда — в животе уже посасывало от голода. Постучав дверками буфета, Гарри обнаружил пару истлевших мешков, немного мышиного помета и — вот удача — стеклянную банку с сухофруктами, плотно закупоренную крышкой.

Сев за стол, Гарри открыл банку и, достав сушеный ломтик яблока, понюхал, а после откусил.

— Очень неплохо, — похвалил он, с трудом прожевав.

Выудив из банки сушеную грушу, бросил ее ежику, но тот, осторожно высунув черный нос, снова скрутился в клубок. Достав записи Густава Ровенцуха, Гарри разложил их на столе, прижав для надежности банкой и высохшими чернильными принадлежностями.

— Вариативность миров, — прочел он себе под нос. — Червоточины. Наслоение реальностей… Исконная кровь, принадлежащая только одному миру, — важное условие перемещения, ибо задвоение сущностей ведет к парадоксу и нарушению законов мироустройства. Ты что-нибудь понимаешь? — обратился он к ежику, который, осмелев, обнюхивал грушу, и повернулся к записям снова. — Именно исконная кровь является ключом к открытию врат. Посему полагаю занимательным провести практический опыт с червоточинами, обнаруженными мною в озерах, именуемыми Лоханками. Возможные даты открытия проходов в иные миры… Тут табличка с числами, — сообщил Гарри ежику. — Готов поставить банку сухофруктов на то, что одна их этих дат — время, когда герен Густав Ровенцух исчез, предположительно — утонул.

Порыв ветра чуть не вырвал лист у него из рук, и Гарри, сложив все записи, спрятал их назад в ящик стола. Отодвинув кровать с остатками матраса под часть крыши, которая более-менее уцелела, он уселся, поджав ноги и обхватив себя руками. Непривычный влажный холод заползал под шелковую рубашку, зубы застучали, выбивая быстрый ритм. Гарри вытянулся на кровати, потом свернулся в клубок, подражая ежу. Пошарив по карманам, вынул носовой платок и карту и, развернув их, положил сверху. Толку было мало. Вскочив, Гарри снова принялся рыскать по шкафчикам и не сдержал победного вопля, когда обнаружил кресало.