На этот раз люди входили в зал для собрания иначе. Не спокойно, а как присяжные, как лица, объединенные одной мрачной целью. Пастор опять прочел молитву о мудрости и доброте. Все знали его как человека стоического, но при каждой паузе, при каждом неуверенном слоге у паствы возникал вопрос: уж не страх ли вкрадывается в его голос?
Дискуссия получилась гораздо содержательнее, чем в прошлый раз. Никто не разменивался на банальности. Люди выслушивали мнения друг друга и прямо на них реагировали; в целом им действительно было что обсудить. Это в некотором смысле несколько усложнило нашу дискуссию, поскольку выявляло различия между людьми и лоб в лоб столкнуло их требования и чаяния. Проще говоря, на том собрании было высказано много идей – самых разных, о теологии, о политике, личного характера, – с которыми другие могли не согласиться. И в какой-то момент, конечно, вспыхнули страсти. Мой папа даже в знак протеста однажды вышел из комнаты.
Но во всех других смыслах разговор шел лучше, чем в прошлый раз. Никого больше не удивлял сам факт наличия конкретного разногласия; люди изначально пришли на собрание, ожидая бурных дебатов. Выступавшие редко шли на реальные уступки, если шли вообще, но признавали пункты, по которым другие могли с ними не согласиться, и старались упредить свои опасения. Слышались даже речи о «средней позиции» и «необходимости приспосабливаться».
В итоге группа пришла к консенсусу, но только в принципе. Некоторые прихожане по-прежнему решительно выступали против предлагаемого решения; осталось много незавершенных вопросов. Будучи опытным участником состязательных дебатов, я привык к раундам, которые заканчиваются одним из двух четких результатов – утверждением либо отрицанием. Мы на дебатах играли в игру типа «победитель получает все». Поэтому мне было трудно переварить частичный, неполный исход дела вроде этого. Но, к моему немалому удивлению, пастор еще одного собрания на эту тему не назначил. Он просто помолился за свою паству и распустил нас по домам.
Смысл этого решения я понял только через несколько дней, вспомнив кое-что из своего далекого прошлого. В январе 2012 года в рамках поездки на состязание по дебатам в ЮАР я посетил остров Роббен. Это место использовалось в качестве тюрьмы с конца XVII века, но теперь эта тюрьма больше всего славилась тем, что именно в ней начиная с 1960-х содержались люди, выступавшие против режима апартеида. Чтобы добраться до острова, нужно минут сорок плыть на пароме. А чтобы сесть на этот паром, надо пройти через ворота, названные в честь заключенного, который провел на этом острове восемнадцать лет, – Нельсона Манделы.
В перерыве между экскурсиями в камеру Манделы и по каменоломне, где заключенные добывали известняк, сотрудники музея предложили нам посмотреть видео. «Я слышал, что вы участвуете в дебатах, – сказал наш гид. – А вы знаете, что Мадиба (прозвище Нельсона Манделы) был великим спорщиком? Заключенные на этом острове спорили днями напролет – о политике, философии, будущем страны. Отличная была практика».
На видео, снятом 14 апреля 1994 года, за десять дней до первых демократических выборов в ЮАР, Мандела готовился к дебатам с президентом правительства апартеида Фредериком Виллемом де Клерком. Это был грозный противник: юрист-африканер считался опытным и умным оратором. У Манделы тоже имелся немалый опыт в этом деле, но его советники опасались, что в телетрансляции дебатов его природная невозмутимость будет восприниматься зрителями как пассивность или вялость[171]
.Однако реальный вызов, стоявший перед Манделой в тех дебатах, заключался не в том, чтобы выиграть их. Победа на выборах ему и так была почти гарантирована. Надо было, чтобы де Клерк и его избиратели, богатые граждане с высоким общественным статусом, даже проиграв, внесли мощный вклад в дальнейшее восстановление страны. Короче говоря, Манделе нужно было сделать так, чтобы обе стороны в одночасье превратились из оппонентов в партнеров.
В начале дебатов советники Манделы, должно быть, испытали большое облегчение. Выступление их кандидата было энергичным и победным. Мандела настаивал на своей позиции и высказывался против кейса де Клерка с поистине прокурорским рвением. Он начал заключительную ремарку с настолько резкой критики: «Где их план? С кем он обсуждался?» – что некоторые зрители аж застонали[172]
.Но затем, еще не закончив предложения, Мандела вдруг резко изменил направление своей речи. «Мы говорим, давайте вместе работать ради примирения и национального строительства», – сказал он. Затем протянул левую руку и на мгновение взял в нее правую руку своего оппонента. «Я горд держать вашу руку… Давайте же работать сообща, чтобы положить конец разногласиям и подозрениям»[173]
. Глава в автобиографии Манделы, посвященная дебатам 1994 года, заканчивается так: «Господин де Клерк выглядел удивленным, но довольным»[174].