Дебра уже восседала во главе стола в отведенной нам комнате для подготовки, пропорциями и атмосферой очень напоминавшей кладовку для швабр и метел. Пока мы с Микой, спотыкаясь, ковыляли к стульям, она подалась вперед и замерла в позе военного генерала на важном совещании. «Ребята, вы же, надеюсь, знаете, что такое экотаж?» Я шумно сглотнул слюну и посмотрел на Мику, лицо которого быстро теряло последние намеки на цвет. Дебра закатила глаза. «Вандализм, порча имущества и саботаж, нацеленные на то, чтобы задержать реализацию вредных для экологии проектов или даже закрыть их».
В течение следующих десяти минут Дебра отвечала на наши вопросы об экотаже: «Ну, например, когда на деревьях устанавливают железные шипы, чтобы повредить бензопилы и другое оборудование для вырубки леса. Это действия, не нацеленные на причинение вреда людям, но такая возможность не исключена». В результате мы с Микой постепенно успокоились и все трое начали делиться идеями по поводу потенциальных аргументов и стратегий. Во всех нас, конечно, по-прежнему жил дух соперничества, но в этой ситуации мы просто не могли не общаться друг с другом как с товарищами по команде.
На сороковой минуте мы разошлись по разным углам для написания речей. Мне достались два аргумента: что экотаж приносит пользу окружающей среде и что реальных альтернатив ему не существует. Первым делом я подобрал по каждому пункту доказательства (соблюдая правило двух видов бремени) и принялся подтверждать их причинами и примерами. Для первого аргумента я набросал шесть причин, по которым экотаж на самом деле способен привести к закрытию вредных для окружающей среды проектов, а затем записал три причины, по которым защита экологии остается для нас б
Когда я перешел ко второму пункту, до конца подготовки оставалось восемь минут; я быстро осмотрелся. Мика сидел, сгорбившись над блокнотом, в самом дальнем от меня углу комнаты, а Дебра, уже отложив ручку, скучающе рассматривала пустую парковку в окно. Я, чтобы не мешать Мике, шепотом спросил: «У тебя что, нет аргументов? Ты почему не пишешь?» Дебра медленно повернулась ко мне и, нахмурившись, каким-то отстраненным голосом произнесла: «Там посмотрим». И опять перенесла все свое внимание на парковку.
В комнате для дебатов на втором этаже четверо взрослых, в том числе Брюс, приветствовали нас натянутыми и нервными улыбками. Комната эта, когда-то такая знакомая, в это позднее время суток выглядела довольно странно. Оранжевый свет уличных фонарей, совсем слабый в густой темноте зимнего вечера, отбрасывал на стены причудливые тени. Я уже знал, что могу не садиться. Дрожа от холода, я сразу направился в центр комнаты, стараясь считать по пути, чтобы успокоить дыхание.
Я чувствовал, что все внимание сфокусировано на мне, но на этот раз не искал, на что бы направить взгляд. Вместо этого я сразу «надел» выражение лица понепроницаемее, наскоро пробежался глазами по первым строкам своих заметок и начал говорить.
– Сегодня, в условиях неуклонного разрушения окружающей среды хищническими бизнес-компаниями и коррумпированными правительствами, граждане всех стран сталкиваются с трудным решением: сдаться или дать отпор. Мы, спикеры с утверждающей стороны, вовсе не сторонники саботажа, мы не утверждаем, что подобные действия должны быть узаконены. Мы выступаем в этих дебатах за то, что эти акты отчаянного сопротивления должны оцениваться с учетом морального аспекта проблемы.
Далее я быстро пробежался по своим двум аргументам и, уже перейдя к более длинным фразам с изложением доводов, причин и доказательств, заметил, что судьи едва успевают делать записи. Позади меня команда соперников издавала короткие нервные вдохи, шипящим шепотом спрашивая друг друга: «Ну, что мы на это скажем?» Судя по всему, мой план шокировать слушателей и вызвать у них благоговейный трепет диапазоном и сложностью аргументов неплохо сработал. И я поддал жару. «Пятая причина, по которой у нас нет реальных политических альтернатив экотажу, заключается в том, что корпоративные пожертвования очень сильно влияют на повестку дня экологической политики. Шестая причина…»
Через восемь минут, показавшихся мне одновременно и мгновением, и вечностью, я перешел к заключительной части своей речи: «Если выбирать между уничтожением любого оборудования и нашей общей среды обитания, то правда всегда будет на стороне планеты». Последние слова я произнес хриплым, срывающимся голосом. Судьи разразились аплодисментами, а я, тяжело дыша, рухнул на стул. Но, хоть я и был выжат как лимон, я ощутил всплеск адреналина, порожденный довольно опасной мыслью, что для успеха сделано достаточно.