Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Еще одна попытка сдержать «распространение» заключалась во внутренней работе, начавшейся в 2006 году с разочарования двух чемпионов по дебатам из Калифорнии. Луи Блэквелл и Ричард Фанчес, афроамериканцы из малобюджетной государственной школы в Лонг-Бич, заявили, что эзотерические особенности дебатов маргинализируют и без того обездоленных людей. И одним из главных объектов их критики был этот прием: «Дебаты должны быть похожи на обычный спор. Если это политические дебаты, давайте спорить о политике, а не превращать это в конкурс „кто кого переговорит“»[70].

У формата политических дебатов есть такая особенность: оппоненты могут использовать свои речи для критики или возражений против фундаментальных нравственных предпосылок и устоев, заложенных в дискуссии, – например, антропоморфизм – и попросить выносить вердикт исходя из силы этой критики. И вот Блэквелл и Фанчес принялись на раундах направлять свою критику не на отдельные аргументы или кейсы, а на дебаты как таковые. Они приходили в небрежной мешковатой одежде и перемежали декламацию «Педагогики угнетенных»

Пауло Фрейре грязными ругательствами.

В сезоне дебатов 2006 года Блэквелл и Фанчес одержали несколько заметных побед, но в итоге не прошли квалификацию на Турнир чемпионов, всеамериканский национальный чемпионат, который ежегодно проводится в Кентукки. В документальном фильме, посвященном этой парочке, – он называется Resolved («Решено») – приводятся слова судьи Верховного суда США Сэмюэля Алито, в прошлом участника дебатов в Принстоне, резюмирующие ответ команде из Лонг-Бич: «Я думаю, что дебаты обладают определенными качествами, которые не должны меняться. Если их изменить, это занятие станет бессмысленным».

Некоторые наблюдатели описывали ускорение речи на дебатах и, как следствие, их перегрузку информацией как исключительно современное явление. Благодаря появлению в 1980-х персональных компьютеров мы получили доступ к поистине бесконечным массивам фактов и цифр. Затем появились технологии мобильной связи и все более быстрый интернет, что позволило загружать и скачивать информацию почти непрерывно. В одной статье 2012 года в журнале Wired Джей Каспиан Канг описывает участников политических дебатов как «высокоэффективных и тщательно оптимизированных обработчиков информации»[71]

.

И вот поздним субботним вечером, готовясь к очередному дню судейства на школьных дебатах, я вспомнил увиденное чуть ранее, днем. То «распространение» было не более чем шуткой-проказой, своего рода изюминкой в и без того крайне своеобразном занятии. И все же я не мог отделаться от чувства, что в гортанных вздохах и неумолимом пульсирующем ритме юного спикера из Калифорнии слышались оттенки некой темной мотивации, желания скорее потрясти и сокрушить аудиторию, чем убедить ее.

* * *

Надо сказать, я принадлежал к традиции соперничества, известной как парламентские дебаты, или parli. Если участники политических дебатов склонны считать себя элитой с отличной подготовкой в сфере эзотерики, мы воспринимаем себя как люди из народа. В формате parli поощряется умение говорить просто и понятно. Тот факт, что в этом формате настаивают на короткой подготовке «с закрытыми книгами», означает, что во главу угла ставится «импровизация». В результате наши раунды напоминали не столько сократовские диалоги, сколько настоящие споры.

Хотя парламентские дебаты черпают вдохновение в нижней палате английского парламента, созданной в далеком 1341 году, изначально они родом из шумных лондонских пабов и кофеен. То, что зародилось в XVII веке как импровизированные публичные собрания для обсуждения насущных политических вопросов, на протяжении многих поколений раскалывалось по социальным классам и организовывалось в более формальные дискуссионные сообщества[72]

. Эта культура буйных состязательных дебатов, характерная для эпохи Просвещения XVII и XVIII веков, впоследствии закономерно обрела второй дом в университетах. Британские студенты организовали дискуссионные клубы в Сент-Эндрюсе (1794), Кембридже (1815) и Оксфорде (1823), тем самым существенно расширив список обществ парламентских дебатов, число которых к 1882 году выросло до ста пяти[73]. А в США, за океаном, группа студентов бакалавриата, в том числе Джеймс Мэдисон и Аарон Берр, опередила британскую тенденцию, основав дискуссионный клуб в Принстонском университете еще в 1765 году[74].