Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Но мы не могли не заметить усугублявшихся проблем с нашим здоровьем. По какой-то причине – может, из-за стресса, может, из-за неправильного питания, неправильной вентиляции или отсутствия физических упражнений – на турнире по дебатам обязательно чем-нибудь заболеваешь. Вопрос только в том, когда это с тобой случится. И для Фанеле, и для меня каждое пробуждение в семь утра в номере Pullman Hotel было труднее и болезненнее предыдущего. Боль и першение в горле не проходили все дольше, к концу турнира они держались до самого вечера. В субботу, 3 января, выползая из постели в расписанный по минутам важный день финала, я заметил на своих простынях пятна пота. В нескольких метрах от меня на своей кровати стонал Фанеле. Он перекатывался с боку на бок, что явно не давало особого эффекта.

К пяти вечера мы в костюмах и галстуках явились в закулисные помещения банкетного зала гостиницы. Обстановка в этом тесном пространстве сильно напоминала чистилище. В продуваемом сквозняками коридоре, соединявшем четыре одинаковые серые комнаты, я, выпрямив спину, с опаской осмотрел другие команды.

Формат, используемый на чемпионате мира по дебатам для университетов, – «британские парламентские дебаты» – поначалу не отличался от американского аналога: команда из двух участников с аргументами за состязается с парой выступающих против; их еще называют «правительство» и «оппозиция» соответственно. Затем добавили по еще одной команде из двух человек с каждой стороны, в результате чего их стало четыре: «открывающее правительство», «открывающая оппозиция», «закрывающее правительство», «закрывающая оппозиция». Идея в том, что каждая команда соревнуется с остальными тремя: победитель должен не только обыграть другую сторону, но и предоставить лучшие аргументы в пользу своей позиции, чем вторая команда, отстаивающая ту же точку зрения. На подготовку отводилось пятнадцать минут, а на выступление – по семь минут для каждого спикера.

В предстоящих дебатах нам выпала роль закрывающей оппозиции. В результате мы оказались на стороне отрицающих и должны были выступать за двумя ребятами постарше; это были британские студенты, которые ради участия в этом чемпионате поступили в BPP, коммерческий университет в Лондоне. Нашими оппонентами была команда из Оксфорда – блестящий стипендиат Родса, ученый-естественник из Австралии и очень умный и язвительный студент-выпускник, которые открывали дебаты, – и команда из Сиднейского университета, в прошлом мои однокашники по школьной лиге, которым предстояло выступать последними с позиции правительства.

Мы с Фанеле, как и остальные три команды, стояли каждый в своем углу коридора, стараясь не смотреть друг на друга. На протяжении почти десяти минут я слышал только скрежет ботинок по покрытому линолеумом полу. И вот наконец один из судей, чопорный мужчина с наполеоновским видом, явился зачитать нам тему. Он не стал тратить времени на любезности, а вместо этого озвучил тему дважды.

Гуманитарные организации должны (это должно быть официально дозволено) предоставлять финансирование, ресурсы и услуги незаконным вооруженным формированиям, если это является условием для доступа к уязвимому гражданскому населению.

Удалившись в комнату с зелеными стенами, ближайшую к выходу на сцену, мы с Фанеле впали в панику. Никто из нас не знал и не понимал контекста темы, а те немногочисленные идеи, которые приходили нам на ум, – о нравственном аспекте финансирования незаконных вооруженных формирований или о риске легитимации подобных группировок – были настолько банальными и очевидными, что открывающая оппозиция наверняка сожрет их живьем. После десяти минут споров и бессмысленного созерцания пустых блокнотов мы наконец определились с направлением аргументации: любое содействие благотворительных организаций вооруженным группировкам приведет к ослаблению общественной поддержки. Мы решили, что этот аргумент достаточно узок, чтобы другие команды упустили его из виду.

С моего места на сцене аудитория в тысячу человек сливалась в неразборчивый фон. Эта темная океаническая масса шла рябью в одних частях зала и сверкала в других, но по большей части оставалась полной загадкой. Но то, что я не мог уловить глазом, я разбирал ухом. Звуки то вздохов, то ропота, доносившиеся из зала, свидетельствовали о разных градациях ожиданий аудитории. Во время первых двух выступлений я ловил себя на том, что напрягаюсь, чтобы услышать оппонентов, потому что звук публики отвлекал меня, притягивал все внимание, словно зов древнегреческой сирены.