8) во время ужина (не пасхального) с учениками и беседы с ними Иисус открыл им Свою мессианскую тайну (13:3-15, 31-15:17, 26-27; 16:5-22; 17:1-26), тогда как ученик, которого Он любил, возлежит у Него на груди на правах хозяина дома, где проходила Тайная вечеря (13:23);
9) этот ученик был знаком бывшему первосвященнику Анне (Анану) (18:15-16), что свидетельствует о его принадлежности к иерусалимской священнической аристократии;
10) распятие и смерть Иисуса накануне Пасхи 30 года во время заклания в Храме пасхальных ягнят (19:14-18,30-34, ср.: 1 Кор 5:7);
И) ей предшествовало ночное предательство, имевшее место после ужина (Тайной вечери) (13:2,18-19,23-30; 18:1-3, ср.: 1 Кор 11:23);
12) арест Иисуса и смертный приговор Ему были вынесены римской властью, хотя и в связи с заговором священнической верхушки по причине Его мессианской манифестации в Храме (18:12,28; 19:12-16).
7. Другой важной стороной Ин является присутствие в нем подлинного голоса Иисуса, главным образом в предпасхальной беседе с учениками перед тем как — согласно Своему замыслу — пасхальным ягненком, искупительная кровь которого спасает от погибели, становится Сам Иисус. Так
1) в Ин 13:3-15,31-15:17,26-27; 16:5-22; 17:1-26, сюда же следует отнести
2) слова Иисуса в Ин 6:47-51, 54-57, связанные с установлением евхаристии, понятно, на Тайной Вечери. Иоанн, ученик Господа ссылается в 1 Ин 2:8 на «новую заповедь» о любви друг к другу учеников Иисуса, звучащую в Ин 13:34-35 и 15:12-14 (также см.: 1 Ин 3:23 и 4:7-8,12, 20-21) На ставшие крылатыми слова Иисуса о том, что
ни у кого нет большей любви, чем это, когда кто-нибудь положит свою душу за своих друзей (Ин 15:13),
Его ученик Иоанн прямо ссылается в 1 Ин 3:16-18, имея в виду, что каждодневным выражением любви учеников Иисуса друг к другу является забота о тех из них, кто испытываеи нужду.
Еще важнее, что
9.3 -> 17:3; 9.4 -» 17:20-21; 10.2 -> 17:3, 6, И, 26;
10.3 —> 17:3. Особое значение здесь приобретает прошение о Церкви (10.5), где просматриваются следующие четыре аллюзии к молитве Иисуса в Ин 17 и Его словам в предпасхальной беседе (Ин 14:2-3):
Вспомни, Господи, Свою Церковь, /Дабы избавить ее от всякого зла (—> 17:15 ), / И совершить ее в Своей любви (—> 17:23), / И от четырех ветров собери ее, освященную (—> 17:17, 19 ), / В Свое Царство, которое Ты ей приготовил (—> 14:2-3): / Потому что Твоя во веки есть сила и слава.
8. Тем не менее в Ин давольно хорошо просматриваются и те высказывания, вложенные в уста Иисуса «кругом Иоанна», которые позволяют по их «месту в жизни» ранней кафолической церкви увидеть время окончательного формирования композиции Четвертого Евангелия, простирающегося от начала II века и, очевидно, до конца его первого десятилетия. Так уже было отмечено воздействие Дан 12:2 на Ин 5:28-29, что свидетельствует об известном отступлении от библейской традиции в послеапостольской апокалиптике. Также ярко проявляется в Ин (особенно в 8:30-59) антиудаизм, вызванный полемикой христиан Земли Израиля 70-80-х годов и оставшийся в исторической памяти иудеохристианских эмигрантов. Наконец, весьма любопытно наставление Петру воскресшего Иисуса в Ин 21:15-17, когда Тот поручает ему заботу («Паси/Будь пастырем...») о Своих овцах и о Своих ягнятах, что уже явно говорит о кафолической церкви как о «стаде Христовом», в коем раз-личиются паства — «овцы» и клир — «ягнята/агн-цы», над которыми стоят «преемники апостолов» и «наместники Христа», первенство среди которых принадлежит «преемникам Петра» в лице епископов «первенствующей в любви» (Игнатий Антиохийский,
9. Послания Иоанна занимают в составе Нового Завета воистину уникальное положение. Они четко атрибутируются по врёмени и месту своего происхождения. Появление протогностических учений и вместе с тем болезненная реакция выходцев из иудеохристианской среды на претензии новоявленного монархического епископата указывают нам на конец I века и на Асийский регион. С другой стороны, здесь важен сам автор посланий. Он самовидец и слушатель Иисуса, о чем прежде всего спешит заявить (1 Ин 1:1). Его свидетельство об Иисусе лишено каких бы то ни было поздних конъюнктурных привнесений, будь то иудеохристианского эбионизма, будь то языкохристианских идеологизации, равно как и мифотворчества, так или иначе проявившихся в обеих средах. Он верен тому, «что было от начала», имея в виду изначальное Апостольское предание, сохранившее в его лице подлинное учение Иисуса, уже известное нам по Дидахе. В свете этого учения он и откликается на вызовы того времени, до коего ему довелось дожить, и той среды, в которой пришлось скончать свои дни.