Камин-аут (СИ)

Оконное стекло разбивается, в комнату залетает дымовая шашка, заполняя помещение едким газом. Твоего двойника в мгновении ока окутывает белым дымом. За первой влетает еще одна шашка.

– Ты уже засветилась перед ними! Оракул – это он… – голос надломлено обрывается. Все звуки заглушает выстрел. Перку Куокка больше нет, лишь на пол падает мертвое тело с простреленной головой.

– Хватит трепаться, – железным тоном отрезает некто.

Женщина сползает по спинке кровати на пол, закрывая рот ладонью, чтобы не наглотаться слезоточивого газа. Ты начинаешь задыхаться, медленно оседая за рамой. Глаза слезятся, в горло точно набилась солома.

Сквозь плотную дымовую завесу ты различаешь около десятка высоких фигур. Когда они успели появиться? Несколько световых лучей пронзают дымку. Среди газа стоит названный оракул. Его фигуру облегает темно-серая одежда, нижнюю часть лица скрывает плотная повязка, очерчивая изгибы лица, наброшенная на голову темная полупрозрачная ткань укрывает глаза. Оракул держит в обеих руках пистолеты, а на поясе висит коробка с патронами. На тыльных сторонах ладоней белеют сложные символы, наподобие восточных иероглифов.

– Назови причину, почему я не должен стрелять? – Оракул направляет дуло пистолета в сердце женщины, и ты что-то кричишь, стремясь предотвратить трагедию.

За спиной оракула распахиваются железные прутья, расходящиеся точно по кругу, и фигуру заволакивает коконом размытого света.

*

Прожигающая чернота сдавливала со всех сторон, сковывала голову тисками.

Дыхание казалось обжигающим, как и чернота под опущенными веками. Если Сатин посмотрел бы вниз, то непременно провалился бы в бездну.

Волнами накатывала слабость и разливалась в груди.

Он устал от боли, от слабости.

Глубина, на которую он погрузился, пугала.

Чернота сковывала движение. Сатин попытался сжать правую ладонь – ничего. Чернота хотела его поглотить, растворить в своем громадном желудке.

Всё, что надо было сделать – открыть глаза, и тогда он вырвался бы отсюда.

Среди вспышек боли случались проблески, когда голова прояснялась, и сознание становилось кристально-чистым.

Он чувствовал колебание воздуха на коже, касание ткани, на которой покоились руки, тяжесть облепивших лоб волос и покалывание в ногах. Эти ощущения выталкивали из сознания неприятную жаркую трясину, помогали отрешиться от довлеющей над ним черноты.

Что-то сдавливало голову. Не чернота – что-то другое. Теплое и зудящее. Что-то материальное. Голова утопала в жесткой подушке. Волосы пристали к шее и забились под воротник. Хотелось смахнуть их. Бросало то в жар, то в холод. Но сейчас ему жарко.

Тело казалось маленьким, словно он уменьшился в размерах, и поток звуков окружал со всех сторон. Глубокие звуки разрастались, и мужчина тонул в них. Мелкие незначительные – отдалялись, приходилось напрягать слух, чтобы не потерять их. Исчезнут звуки – исчезнет блеклая дымка, и снова разверзнется темная воронка.

В горле пересохло и першило, на языке – горький маслянистый привкус лекарства. Что-то на лице… прижималось к коже, какие-то провода… Тело онемело, в голове – полная несусветица.

Рядом, по левую сторону – сигналы прибора. Пульс только слегка завышен.

Лекарственные запахи больницы, есть что-то металлическое и резкое.

Пальцы на правой руке слабо дернулись – это была победа над смертью. Он знал, что находится в больнице, в своем покореженном теле. Блеклый свет всё нарастал, из крохотной точки расползаясь в огромное светлое пятно.

Сатин вдохнул специфический запах так глубоко, как смог, отсутствие боли при этом приятно удивило.

Светлый стал матово-белым.

Подушка оказалась маленькой, жесткой, тугой и пахла чем-то горьким. Сатин больше не утопал, он лежал поверх кровати.

Даже с закрытыми глазами, Холовора мог видеть, как слева и сверху надвигается тень от высокого предмета, потолок белого цвета, а стены немного темнее. Тело обрело прочную опору под собой, а кожа вернула себе прежний цвет. Жар отступил, и в комнату ворвался слабый ветерок. Кто-то открыл окно.

К прочим звукам прибавилось потрескивание жалюзи, но даже свежий воздух не смог перебить остальных запахов. Комната полнилась тенями. Тепло, пришедшее на смену жару лихорадки, разлилось в онемевших конечностях. От звука колеблющихся жалюзи в голове спал туман.

Тихая, почти бесшумная поступь.

Сатин попытался открыть глаза, на мгновение он поймал размытые очертания комнаты и расположенной в ней мебели. Ширма, огораживающая кровать, едва уловимо колыхалась от прохладного ветра. К правой руке протянулся резиновый шланг капельницы. То, что стягивало голову, оказалось бинтами.

Веки задрожали, как если бы ему снился сон.

Посетитель приблизился к кровати – гость принес с собой волну кислорода и тепло от одежды. Свет загородила тонкая полоса, точно чья-то рука простерлась над лицом Сатина. На лоб легло что-то мягкое и влажное.

Кто-то вытер лоб полотенцем, сложил и опустил сверху на мокрую кожу, приминая волосы.

Сатин почувствовал себя лучше. Тиски разжимались, и он мог спокойно дышать.

Приглушенно щелкнула пластмасса, раздался глухой «плюх», за ним последовало шипение.