Японец некоторое время смотрел на неё, его взгляд выражал умиротворение, в коем-то веке… Прижал ладонь к щеке и, слегка придерживая мизинцем под подбородок, приподнял её лицо. Теперь Моисей принадлежит ей, целиком и полностью, но отсюда так же вытекает, что она его, а это мысль совсем не прельщала. Под ложечкой засосало, и проснулся застарелый страх. Захотелось отвернуть лицо. Пугала сама мысль, что он может дотрагиваться до неё, по той простой причине, что теперь она его жена, а при таком количестве свидетелей, брак вполне мог считаться законным, да и Лотайра не зря всем тут верховодил. Убежать, спрятаться, снова стань маленькой девочкой и не лезть во взрослую жизнь, еще хотя бы лет пять она может ею побыть. Она не готова к супружеской жизни. Почему никто не понимает?! Не готова!
Глаза округлились, секунды растянулись в минуты.
Госпожа Икигомисске – страх-то какой!
Моисей тронул губами её лоб, всего лишь на пару мгновений, она как раз успела вдохнуть глубже.
Спасибо – почти сказала, но, кажется, он понял всё и без слов. Догадливый у неё супруг.
Дальше следовал банкет под звуки музыки. Подали запеченные почки.
На площадь, подготовленную под праздничные представления, вышел японец в народной маске. Волосы были убраны под покрывало, так чтобы было видно шею. Длинное белое кимоно, покрытое переливающимися синими узорами по всей длине, дерзко распахивалось спереди, обнажая стройные ноги и на мягкой подошве сапоги выше колен.
Переодетая во второе по счету свадебное кимоно, накинутое поверх белого, Фрэя сидела на привычном месте по левую руку от Лотайры. Она пребывала в новом пока для неё состоянии, пытаясь разобраться в происходящем, витала где-то. Вообще ей не свойственно витать в облаках, особенно, когда эти облака похожи на грозовые тучи, готовые ударить молнией. Дома она нашла бы выход, спрятавшись в чьей-то комнате и болтая о всякой всячине, или пошла бы гулять с Берни, включила бы музыку, но еще вчера она была такой простодушной, важнее душевного равновесия для старшеклассницы Фрэи не было ничего. А как успокаивают себя «жены»?
По краям площади рассаживались музыканты, высвечивались вспышки фотоаппаратов.
Выступающий артист изобразил поклон. Задула надрывная флейта, обозначающая туман.
Встал боком к ним и тут же плавно прогнулся, якобы прогибаясь в мост, медленно, плавно, и, уже начав запрокидывать голову назад, резко выпрямился. Девушка от неожиданности даже села прямее. Японец снова повернулся к ним лицом в маске, изображающей морду мифического животного, внезапно тряхнул головой и повел корпусом по кругу, словно падал вперед, терял равновесие и пытался удержаться на земле, быстро, и еще раз – медленно, и вновь – быстро. Согнувшись пополам, порывисто обхватил колени одной рукой, другую выбросил в сторону и чуть назад, растопырив и выгнув пальцы. Подогнул колени, не отпуская, и поднял лицо. Двигался он рывками, порывисто и нескладно, но каждое отточенное движение несло такой колорит, что казалось честью сложного импульсивного танца. Японец всё еще сгибаясь, поднял правую ногу, согнутую в колене, выделывая замысловатые пасы левой рукой, а вторую скрывая за спиной. Выпрямил ногу, поднимая её в шпагате, качнулся вперед, подставляя руки и мягко приземляясь на живот. Перекатился, сел, перенося вес на согнутую ногу. В разрезе кимоно четко выделялись бедра. Запахнулся так, словно танцуя, неспешно, как змея, потянулся всем корпусом вперед, прогибаясь в спине. В следующее мгновение он уже стоял на ногах, продолжая выкручивать руки и пальцы, изгибаясь всем телом. Присел, отводя левую ногу назад. Легкое скользящее кимоно из воздушного шелка повиновалось любому его движению, то взлетая вверх, после медленно оседая, то разлетаясь в вихре во все стороны, как порох из ружей. Под кимоно промелькнула пурпурная рубашка из материала грубее.
К игре присоединился целый клан барабанов, резких, молниеносных ударов, а после – затишье и продолжительный свист, как бег по лесу, как охота, как любовная игра.
Вдруг танцор подкосился, взметнул руками, нагибаясь корпусом вперед, и тут же отшатываясь назад, на полусогнутых, размахивая руками, завертелся и замедлился, начиная вращать корпусом.
Фрэя вылупилась на японца.
Танец-игра. Или этот танец что-то значил? Например, легенду.
На площадь вышел второй танцор, тоже в маске, в синем кимоно с белыми узорами.
Вокруг них собралась громкая предостерегающая мелодия. Она создавала накал и исчезала, чтобы пустоту заполнил тихий посвист флейты, переходящий в трель и далекие барабаны. То взрываясь боем, то отступая.
Первый танцор резко рванул корпусом по кругу, запрокидывая голову назад, вбок, вперед, отмахиваясь руками, падая на землю. Другой вторил ему, постепенно приближаясь.
Второй обхватил пальцы, руки, отклонился в сторону, прижимая японца в белом. Первый закинул ногу ему на бедро и ловко перескочил через спину, вновь оказавшись на земле. Они держались за руки, когда музыка исчезла и разразилась снова. Флейта как чей-то неутомимый голос, кричащий в бамбуковом лесу. И его эхо – глухие барабаны.