Камин-аут (СИ)

Первый медленно повернулся к ним спиной. Его тело находилось в постоянном танце, руки черпали воздух, взметались в стороны, как распятые. Второй бросился на землю, но танцор в белом его ухватил у самой земли.

– Это рассказ о двойственности человеческой души, пожираемой внутренним демоном, – сказал Лотайра. – Человек в белом – светлая половина, человек в синем – темная. Он думает, что преследуем злыми силами. Силы загоняют его в лес. Там его подстерегает множество смертельных ловушек. Но добрая половина, обуреваемая противоречиями и злом, борется.

На фоне стынущей флейты, холодеющей мелодии, запела капель, вздох флейты, как напев, барабаны создавали иллюзию дождя, сначала тихого, потом ливень, тум-тум-тум по земле.

Фигуры на площади бросились друг на друга, как враги, после как нежные любовники, и снова ливень, и легкие стройные фигуры разлетелись прочь.

Два удара гонга, струны и два удара, флейта. Стук барабанов не прекращался, пропали струны, но разгоняла мрак флейта, и все в едином порыве заставляло сердце биться сильнее. Неожиданно танцор в белом упал, держа руку у сердца, сначала осел на колени, после лег на правый бок. Японец в синем кимоно бился в танце, как в агонии, повалился поверх первого, погребая того под своим телом. Мужчина в белом вздрогнул, вновь затих, второй постепенно ожил, принимая плавные фигуры, сидя на коленях. Ни один из них больше не поднялся. Мелодия замолчала, а танцоры так и остались лежать на площади, один обнимая другого.

Раздались аплодисменты.

========== Глава XVI. Лебединая песня ==========

Деревья меняют листья,

Змеи меняют кожу.

Приходит циклон и ветер,

Меняет свое направление.

Как плавно перетекают

Друг в друга зыбкие формы.

Похоже, ты и не заметил,

Как совершил отречение…

И стоит лишь отвернуться,

А небо уже другое.

И все, что казалось бесспорным

Поставлено под сомнение.

А нимбы бледнеют и гаснут

И трепет по капле уходит

Осталось совсем немного

И ты совершишь отречение…

А есть ли на свете цветы, что не вянут,

Глаза, что на солнце глядят и не слепнут?..

И есть ли на свете те дивные страны,

Где нимбы не гаснут, где краски не блекнут?…

Как медленно и незаметно

Смещаются стороны света.

Моря, острова, континенты

Меняют свои очертания.

И каждый импульс подвержен

Невидимым превращениям.

И каждому атому счастья

Отмерен свой срок заранее.

А есть ли на цвете цветы, что не вянут?

Глаза, что на солнце глядят и не слепнут?..

И есть ли на свете те дивные страны,

Где звезды не гаснут, где краски не блекнут?..

(Flёur – Отречение)

Вдвоем они шли по коридору. Приглушенный свет играл на бумажных гофрированных обоях. Они оказались в той части дворца, куда Фрэю еще не водили, однако здесь держался прежний сладковатый запах, словно кто-то разлил кокосовое молоко. Коптили настенные лампы. Здесь было темнее, чем в крыле, отведенном Лотайре, или в покоях принцессы. Темнее, даже узоры на стенах были сотканы, казалось, из тончайших паутинок мрака. А в воздухе, между тем, становилось всё холоднее. Рисунки темно-зеленых зарослей на стенах будто живые.

Хоть дворец и не имел второго этажа, то, что открывалось глазам, казалось просто необъятным, а ведь здесь проживало всего несколько человек. Теперь вся эта роскошь в полном её распоряжении, только девушка не чувствовала себя от подобной мысли радостнее.

– Хочешь что-нибудь? – вдруг спросил Моисей, и Фрэя оторвалась от созерцания коридоров.

Икигомисске раздвинул сёдзи, пропуская её в очередной коридор с подобными сёдзи в конце.

Если она попросит выпить, то будет потом вялой, но с другой стороны, если много выпьет – перестанет чувствовать боль. При этой мысли её начало трясти, ноги и так совсем не слушались, даже язык стал деревянным.

– Может, выпьем для начала… – вопрос больше походил на утверждение, Моисей любил задавать вопросы, на которые ей было нечего ответить. Интересно, как он догадался, о чем она думает?

Неожиданно её осенило.

– Я хочу ещё раз услышать твой, другой голос.

– А… ты помнишь, – себе под нос пробормотал Икигомисске, открывая перед ней двери.

Фрэя зашла в просторную спальню.

– И какой будет твой отрицательный ответ?

– Ты права – нет.

Только она собиралась возразить, как, точно предугадав её намерение, Моисей заявил:

– Даже, невзирая на то, что ты – моя жена, я не могу позволить тебе услышать тот голос. Ты не забыла, кто ты и кто я?

– Я стольково о тебе не знаю…

– Не хочу, чтобы ты слышала, – ожидала услышать у него строгую поучительную интонацию, возможно, с легкой издевкой и ощущением собственного превосходства, но нет – ответ Икигомисске был прост и лаконичен, как дважды два. – Это не пойдет тебе на пользу.

Поскольку она стояла столбом и не спешила сдвигаться с места, Моисей сам подошел к ней. Дрожь не проходила, колотило непонятно – от холода или от ожидания, скоро начнут подгибаться коленки. Да она сегодня вообще вся нервная.

Пока японец снимал с неё цветное кимоно, разглядывала вышитое полотно за спиной Икигомисске и вновь лес, на этот раз – у подножия горного водопада, который в силу своего размера не поместился на вышивке. Искусно сделанное изображение можно перепутать с реальностью.