Камо

И маленькая, также неизвестная[44] записка от Николы Трайчева:

«…Я тот болгарин с бородой — делегат III конгресса Коминтерна 1921 года, который посредством вашей помощи встретился с тов. Камо, жившим в то время в Москве».

До будущей встречи Камо с Трайчевым в Москве еще много лет, событий. Пока что монастырский дом на участке Папас-Куспри незаметно становится явочной квартирой, добрым пристанищем для беглецов с Кавказа. Камо весьма желательно, чтобы там же обосновалась, взяла на себя часть забот умелая Джаваира. Сейчас она в заключении за «пособничество при побеге Тер-Петросянца».

«Дорогая сестра! Шлю тебе привет и желаю всего хорошего. Джаваира! Попроси начальство, чтобы разрешили тебе выехать за границу; хорошо было бы, если б разрешили жить в Константинополе. Там имеется женский монастырь грузинских католиков, где меня хорошо знают и где тебе будет житься хорошо; кроме того, ты можешь при старании изучить иностранные языки, так как там имеется очень хорошее, образцовое училище, в котором специально изучаются иностранные языки. В монастыре жизнь очень дешевая: на всем готовом тебе будет стоить 9 рублей в месяц.

Если правительство разрешит тебе отбыть наказание за границей, будет очень хорошо. Когда будешь просить, сообщи мне.

Жаждущий тебя видеть Семен».

Неожиданный отъезд Камо в Болгарию с документами едва ли не мифического Семена Савчука. На вокзале в Софии арест. Обвинение незамысловатое — «турецкий шпион». Под достаточным конвоем доставлен к градоначальнику. Камо устраивает скандал. Оскорблено его достоинство, честь социалиста. Да, если узнает его хороший знакомый господин Благоев…

Имя популярного общественного деятеля, депутата болгарского парламента производит должное впечатление. Градоначальник становится несравненно любезнее. Готов довольствоваться поручительством высокочтимого Димитрия Николаевича. Еще небольшой нажим, и два полицейских агента в штатском ведут «Савчука» к его хорошему знакомому Благоеву. Не беда, что Камо его в глаза не видел. Что-нибудь сообразит.

Дома Благоева не оказывается. Приходится возвращаться без толку. Недалеко от почтамта один из агентов простодушно восклицает: «Вон он, господин Благоев!» Камо бросается навстречу человеку с окладистой бородой. Обнимает. Шепчет. «Приехал от Ленина… Я Камо!» Затем ровным голосом, как нечто естественное, просит подтвердить, что он Семен Савчук — русский социалист, никак не может быть турецким шпионом.

Кривить душой Димитрию Николаевичу вовсе не приходится. Чуть погодя, когда можно будет побеседовать без посторонних, Благоев, к немалому удивлению Камо, скажет: «На копенгагенском международном конгрессе социалистов я слышал, как немецкий делегат доктор Кон рассказывал о вас русским товарищам… Читал в газетах. В Болгарии о вас много писали…»

Не обойдут вниманием и в завтрашних выпусках. Поместят сообщение полиции: «Двое приезжих из Константинополя были арестованы: один русский офицер, а другой социалист Семен Савчук, за которого поручились депутаты Благоев и Кирков. Потому приносим свое извинение господину Савчуку за причиненное беспокойство».

Извинение извинением, а служба службой. Тут же предписание в двадцать четыре часа покинуть Болгарию через румынскую границу. Что нимало не устраивает. Теперь на подмогу призываются влиятельные в Болгарии деятели Македонской военной организации.

Камо (нечто вроде отчета, написанного позже, уже в Метехах, и перехваченного администрацией тюрьмы): «Решили завтра же одному из воевод пойти к градоначальнику и сказать, что «Савчук», правда, социалист, по в то же время член международного комитета для помощи турецким христианам и приехал по делу, к нам, а потому ему должно быть позволено когда угодно и куда угодно поехать. Градоначальник позволил и даже извинился еще раз. На второй день вечером все было готово, я и мой воевода поехали без всякого препятствия в Бургас; там он купил мне билет на Константинополь, так как в Трапезунд не было прямого сообщения. Мои вещи[45] устроил хорошо.

Приехал в Константинополь. Пароход был маленький и не пристал к берегу. Я не вышел, а послал лодочника к моему хорошему знакомому, бывшему тифлисскому беглецу. Поручил для меня разузнать что и как… Знакомый долго ждать не заставил. Пришел и сказал, что через четыре дня пароход австрийский отходит и можно прямо, не имея дела с турецким берегом, пересесть. Когда пересаживаются с парохода на другой, не выходя на берег, то не смотрят таможенные чиновники. Я не знал местных условий, согласился с опытным человеком.

Мы взяли все наши вещи и сели в лодку. Через несколько саженей нас догнал таможенный чиновник. Мой знакомый энергично протестовал. Было много совсем бесполезного крика — и привезли в таможню. Я попросил, чтобы они вещи не вскрывали и отправили нас к главному полицейскому начальству.