Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Мы еще пока не в Капсо, — отвечал Мулей-эль-Кадель. — Еще успеешь испытать и клинок, и его острие. Однако меня беспокоит одна вещь.

— Какая, синьор? — спросил грек.

— А что сталось с другим конем?

— Удрал к турецкому лагерю.

— Ты уверен?

— О!.. Османские кони всегда возвращаются туда, где ели и спали.

— Тогда подтянем стремена и поспешим отсюда прочь, поскольку рейд еще очень далеко, верно, Никола?

— Наши кони еще успеют выдохнуться.

Они отпустили поводья, вонзили стремена в бока коней и, не заботясь о турецких всадниках, которые, может, были еще живы, поскакали по равнине, где по дороге им кое-где попадались поля, уже не обработанные, хотя все еще защищенные внушительными бастионами из смоковниц. Кандия осталась далеко, и эхо от взрывов и выстрелов сюда едва долетало. Огненных сполохов на небе тоже не было видно. Поля сменялись полями, и с них тянуло ужасающим смрадом, мало походившим на запах цветущего винограда. Длинные придорожные канавы были заполнены грудами скелетов, ибо турки, со своей обычной жестокостью, перед тем как осадить Кандию, уничтожили почти все сельское население, не пощадив ни женщин, ни детей. Там, где некогда пышно росли, цвели и колосились сады и поля, за которыми почти не надо было ухаживать, теперь громоздились груды костей. Лишь немногим критянам удалось избежать резни, да и те за сохраненную жизнь заплатили отречением. Однако выжили все-таки самые смелые, и рано или поздно они рассчитывали отомстить. Они свято хранили Крест в своем сердце.

Немало турецких отрядов, и янычар, и всадников, застигнутых в пустынных полях, полегло в те самые рвы, где покоились их несчастные жертвы.

Сколько же таких стычек произошло в тех местах, по которым ехали Мулей-эль-Кадель и его товарищи! Запах стоял невыносимый, и кони вязли в человеческих останках.

— Бедный Крит! — с глубоким вздохом произнес Мулей-эль-Кадель. — Сколько разрушений!.. Сплошные руины!.. И повсюду запустение!

— Сейчас ночь, — сказал Никола. — Завтра вы увидите, до чего турки довели здешние земли и фермы. Говорю вам, синьор Мулей, понадобится по крайней мере лет сто, чтобы этот остров, некогда процветающий всем на зависть, а ныне покрытый трупами, стал таким, как прежде.

— Я верю тебе, Никола.

— Янычары визиря сначала всех перебили, а потом все порушили и сожгли.

— Однако на этих выжженных полях еще остались живые люди.

— Их наберется не больше тысячи, кое-кто, конечно, остался в оккупированных городах, и эта тысяча — настоящие львы. Может быть, нам представится возможность увидеть их в деле.

— Моему сыну, моему Энцо, из-за которого пролили столько слез прекрасные глаза моей жены, нужен только Крест.

— Не скрою, господин Мулей: то, что мы затеяли, очень опасно. Но если нам и не удастся вырвать из рук паши вашего сына, мы, по крайней мере, попытаемся спасти вашего отца. Себастьяно Веньеро не испугается замка Хусиф. Он такие замки приступом брал в Морее.

— Мой отец!.. Бедный, это из-за меня он томится в темнице.

— Вы знаете не все.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Хараджа его пытала и вырезала кусок кожи у него с плеча.

— Кто?!. — взревел Дамасский Лев, рывком остановив коня.

— Хусифская тигрица, — ответил Никола. — Мне это рассказал турецкий матрос, который присутствовал при пытке.

— И она осмелилась пойти на такое!..

— А на что не смогла бы осмелиться эта страшная женщина?

— И мой отец прошел через это, как Брагадино, героический защитник Фамагусты?

— Это так, синьор Мулей.

— А потом она заточила его в сырое подземелье Хусифа!..

— Уж лучше туда, чем ловить пиявок, уверяю вас. Вы же прекрасно знаете, Хараджа использовала пленников как приманку для этих проклятых созданий. Я это испытал на собственной шкуре. На болотах долго не живут.

— Знаю, — глухо сказал Мулей-эль-Кадель. — Они угробили виконта ЛʼЮссьера, жениха моей жены.

— Я помню, синьор, до какого ужасного состояния довели этого благородного французского аристократа.

Едва произнеся эти слова, он, в свою очередь, резко остановил коня, заставив его почти припасть к земле, и скомандовал:

— Всем стоять!

Грек внимательно прислушался. Вглядываться было бесполезно, поскольку равнину покрывала кромешная тьма, а из-за густых испарений не было видно даже звезд.

— Что ты услышал? — спустя несколько мгновений спросил Дамасский Лев, у которого слишком пылала кровь, чтобы он хоть на минуту мог оставаться спокойным.

— Я уверен: за нами погоня.

— Турки? Мы ведь убили тех двоих всадников, а если не убили, то они в таком состоянии, что сами до лагеря не доберутся.

— Их мог обнаружить патруль, синьор Мулей, — сказал грек.

— Ну у них тоже не кошачьи глаза. Кто сможет что-нибудь разглядеть в такой темноте? — вступил в разговор Мико.

— А ну-ка, послушай теперь ты, албанец, — сказал Никола. — У горцев почти всегда очень тонкий слух.

Все трое застыли, поглаживая коней, чтобы те не заржали, потом Мико отозвался:

— И верно, я слышу далекий шум, и произвести его может только порядочный конный отряд. Клянусь бородой пророка! Только погони нам не хватало!