Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Мы не мусульмане, — с презрением бросил граф. — Мы люди военные и сражаемся честно. Ступайте, полковник.

Слегка смутившись, турок вонзил стремена в бока коня и ускакал быстро, словно дьявол.

— Господин граф, — с тревогой в голосе сказал Мулей-эль-Кадель. — Вы думаете, паша согласится на такой обмен?

— Уверен, — ответил командир гарнизона Кандии. — Он слишком любит племянницу, чтобы позволить ей погибнуть от наших кулеврин.

— А не готовят ли турки еще какую-нибудь пакость?

— Все артиллеристы у орудий, и они уже получили приказ стрелять на поражение. Уверяю вас, турки не отважатся прорываться сквозь равнину, где наши ядра их сомнут. Они вместе со своими осадными маневрами пока еще очень далеко, хотя прошел уже год осады. Хотите подъехать ближе к редуту?

— Только бы нас не обстреляли!..

— Ну, за нас быстро расквитаются тридцать заряженных картечью кулеврин.

Храбрый венецианец пришпорил коня, по правде сказать сильно отощавшего, поскольку сена в Кандии почти не осталось, и направился в сторону редута, где на брустверах так никто и не появлялся. Он объехал укрытие, потом вернулся к бастиону Маламокко вместе Дамасским Львом, и в них никто не выстрелил из аркебузы. Они уже подъезжали к бастиону, когда услышали бешеный конский топот. По равнине скакали сорок-пятьдесят коней, а всадников было мало. Впереди ехал полковник, держа на руках ребенка.

— Мой сын! — крикнул Мулей-эль-Кадель. — Прошел год, и теперь я его наконец увижу!

Малыш был одет вовсе не по-турецки, а в венецианском духе, в голубую шелковую рубашечку с кружевами. Шапочки на нем не было, и длинные темные волосы развевались по ветру.

Дамасский Лев и граф бросились к полковнику, а по ту сторону редута застыли тридцать коней.

— Это вам, синьор, — сказал полковник, передавая ребенка графу. — Дамасский Лев, я свое слово сдержал. Прощайте!..

И он унесся с такой скоростью, что конь буквально стелился по земле. За ним устремились тридцать турок, сидевших в редуте. Один из них поддерживал на широком османском седле Хараджу.

— Энцо! — крикнул Мулей-эль-Кадель, вглядываясь в малыша, который смотрел на него испуганными глазами. — Ты что, не узнаешь отца?

Он взял мальчика на руки и поднес его к лицу, осыпая поцелуями. Тем временем турки, словно чего-то опасаясь, ускакали прочь бешеным галопом. Это поспешное бегство заронило сомнение в сердце графа.

— Мулей, — сказал он. — Вы давно не видели малыша?

— Больше года, граф.

— Это действительно ваш сын?

— А кто же, по-вашему?

— Поскакали скорее к герцогине.

Они пустили коней в галоп и в несколько секунд оказались на подъемном мосту бастиона Маламокко. Им навстречу выбежала герцогиня, окруженная отрядом военных.

— Энцо!.. Энцо!.. Сынок!..

— Возьми его, — сказал Дамасский Лев, протянув ей мальчика. — Наконец-то мы его обрели.

Элеонора прижала ребенка к себе.

— Энцо, скажи что-нибудь маме. Дай мне услышать твой голос. Я так давно его не слышала!..

Малыш смотрел на нее огромными, полными страха черными глазами, как только что смотрел на Мулея, и молчал.

— Ты не понимаешь меня? Когда мы расставались, ты говорил.

— Синьора, — сказал граф Морозини, — вы уверены, это ваш сын?

— Боже мой!.. Граф!..

— Вглядитесь получше.

— Прошел уже целый год.

— Глаза, волосы… Вглядитесь хорошенько, синьора.

— Граф!..

Вместо ответа начальник гарнизона выхватил кинжал и поиграл им перед глазами мальчика, сказав по-турецки:

— Говори, или я убью тебя!

— Сиди аман,[29] — ответил ребенок.

Со всех сторон раздались крики:

— Это турецкий мальчик!

Гневу военных не было границ, а герцогиня, опустив бедного малыша на землю, горько разрыдалась.

— Эти недостойные в очередной раз нас обманули! — кричали воины.

— Давайте повесим этого ребенка на самой высокой башне Кандии!

— Ну это уж слишком!

— Так войну не ведут!

Граф Морозини тем временем быстро взбежал по лестнице, ведущей к батареям, и окинул взглядом равнину.

Турки, во весь опор скакавшие к лагерю, были уже на расстоянии двух тысяч шагов.

— Огонь по этим канальям! — крикнул граф. — Перебейте их всех!

— Но орудия заряжены картечью, синьор, — заметил главный наводчик.

— Не важно, огонь! Огонь!.. Ядрами их закидаете потом!..

Тридцать кулеврин ужасающе загрохотали, заставив весь бастион содрогнуться. Однако из всех обратившихся в бегство упали только двое, скакавшие позади всех. Остальные уже были вне досягаемости картечи. Когда же кулеврины начали стрелять ядрами, они уже доскакали до лагерного ограждения. Чтобы отвлечь внимание венецианских пушкарей, поспешно заговорила турецкая артиллерия, и прежде всего бомбарды.

— Да, на этот раз пророк оказался сильнее Креста, — с отчаянием махнув рукой, сказал граф Морозини.

Когда он спустился с бастиона, Мулея-эль-Каделя и герцогини, убитых горем, там уже не было. Они ушли к себе в башню, а маленького мусульманина, пережившего настоящий кошмар за последние четверть часа, они забрали у Мико и передали одному из капитанов. Кто же стал бы его убивать? Во всей этой жуткой мистификации за ним не было никакой вины.