Граф, расстроенный очередной мошеннической выходкой Али-паши, отдал офицерам приказ продолжать обстрел и отправился к внутренней стене крепости, чтобы отыскать и утешить несчастных родителей.
От радости, что их затея удалась, турки палили изо всех сил, и ядра падали на город, умножая разрушения.
— Подонки! — пробормотал граф, увернувшись от осколка ядра. — Победу празднуют!.. А у нас нет сил, чтобы их атаковать и уничтожить или хотя бы выгнать в море!.. Бедная Венеция!.. Кипр она уже потеряла, а теперь потеряет и Кандию, несмотря на всю нашу храбрость.
Пройдя вдоль внутренней стены с почти полностью разрушенными зубцами, он добрался до башни, где обитали Дамасский Лев и герцогиня. Мико, не обращая внимания на бомбы, с остервенением чистил коней, не прекращая ругаться.
— А где твои хозяева? — спросил граф.
— Успокойте их, господин граф! — ответил албанец. — Бедная синьора!
Начальник гарнизона был уже не молод, но легко взбежал по лестнице и прошел на второй этаж. Дамаскин метался из угла в угол, как лев, запертый в клетку, а герцогиня, сняв кирасу, отчаянно рыдала, упав на ложе.
— Что вы скажете, господин граф, об этой очередной подлости? — хрипло спросил Мулей-эль-Кадель. — Мне стыдно, что я родился мусульманином и верил в Коран.
— Ваши соотечественники — жулики, — ответил начальник гарнизона. — Ох этот паша! И все-таки я уверен: настанет день и он падет под ударами христиан.
— Нас подло обманули, — сказала герцогиня, вытирая слезы. — А ведь я поверила, что это мой Энцо!.. И глаза похожи, и волосы, и возраст тот же. Этот пес, этот паша — настоящий демон! Пусть выйдет на бой со мной, если осмелится!
— Подлец не примет вызов. Турки слишком боятся Капитана Темпесту.
— Что же нам теперь делать? — бормотал Дамасский Лев, продолжая в гневе метаться по комнате. — Оставить маленького Энцо в руках паши? Скажите, граф…
Начальник гарнизона подавленно махнул рукой и сказал печально:
— Ну как я могу, Мулей-эль-Кадель, бросить своих людей сначала на мусульманский лагерь, а потом против всего флота? Нас едва наберется двадцать тысяч, а этих псов, что свободно бороздят море, снова стало около ста. Конечно, вы бы попытались пойти в атаку с воинами храбрыми, но с обессиленными голодом, страданиями и болезнями? Скажите…
— Нет, господин граф. Трое еще пройдут мимо турецких дозоров, но, если воинов будет больше, я за их жизнь не поручусь.
— Османы постоянно обстреливают равнину?
— Да, господин граф.
— Теперь твоя очередь высказаться, Элеонора, — сказал Дамасский Лев.
— Ночь будет темная, я слышу глухие раскаты грома, — ответила герцогиня. — Иди: ты ведь Дамасский Лев, которого турки, несмотря ни на что, продолжают уважать и бояться.
— Ты этого хочешь, Элеонора?
— Да, — отвечала герцогиня.
— Но кто будет охранять тебя в мое отсутствие?
— Начальник гарнизона Кандии, — торжественно сказал граф Морозини. — Ваша супруга, Мулей, под защитой Светлейшей республики.
— Благодарю вас, господин граф. Если представится возможность, я не только спасу своего сына, но и заставлю Али-пашу заплатить за все подлости.
— Желаю вам удачи. Когда вы отправитесь? — спросил граф. — Я должен предупредить наши аванпосты.
— Мы выйдем из Кандии, как только опустятся сумерки, — ответил Никола. — Я знаю, где расположены главные заставы турок, и мы постараемся их обойти. Эти люди слишком много молятся!..
— Мулей, — сказала герцогиня. — Ты решился?
— Да, — твердо ответил Дамасский Лев. — Смерть меня не возьмет, Элеонора, и потом, я всегда умел за себя постоять.
— Нынче ночью, — сказал начальник гарнизона, — я выведу вас через бастион Каварцере, за которым турки не следят, ну, по крайней мере, кажется, что не следят. Я жду вас, Мулей.
11
Через руины Кандии
Поздним вечером, когда турки подтаскивали к передовым позициям большие бомбарды, трое мужчин верхом на необыкновенно красивых конях проехали подъемный мост бастиона Каварцере. Мост опустили тихо, чтобы не привлечь внимания наездников из неприятельской армии.
Всадники были полностью закованы в стальные доспехи, у каждого имелась шпага, палица и прикрученная к седлу аркебуза. На плечах вместо белых плащей, призванных защищать от ночной сырости, на всадниках красовались черные, которые полностью сливались с темнотой. Троих смельчаков, покидавших осажденный город и рисковавших в любой момент повстречаться с рассредоточенной по равнине турецкой кавалерией, звали Дамасский Лев, Никола-отступник, или, точнее, отступник притворный, и Мико-албанец. Эти трое несгибаемых и спаянных воинов решительно прошли бы даже сквозь целый эскадрон врагов.
То ли мусульмане что-то заметили, то ли вымещали злость из-за того, что пала сначала Хараджа, а за ней Метюб, тоже весьма популярный как первый клинок султаната, но в эту ночь турки палили из орудий больше, чем обычно.
Ночной мрак прорезали раскаленные каменные ядра, пущенные из бомбард, которые на ночь сильно выдвигали вперед, а с рассветом закатывали обратно на места. Ядра оставляли за собой длинные искрящиеся хвосты, которые всю ночь непрерывно висели над Кандией.