Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Теперь Судзуки пригласил выступить адмирала Тоёду, который, можно сказать, слово в слово повторил речь Умэдзу. Он был менее категоричным, но все же подчеркнул, что Япония не может просто так «проглотить» американский ответ. «Нет твердой уверенности в том, что мы одержим победу, если продолжим войну. Но, стоя перед лицом того факта, что мы, вся нация, готовы принять участие в последнем решающем сражении на нашей земле, я не вижу оснований, почему мы не можем обсуждать такой вопрос, как существование национального государства». Хотя его высказывания были достаточно жесткими, Тоёда впоследствии писал, что они «никоим образом не означали, что он выступал за продолжение войны». Он был уверен, что повторное обращение к союзникам не означает срыва переговоров, и, даже если его проигнорируют, он считал, что оно необходимо, «потому что в противном случае положение Японии в будущем будет незавидным».

Потом пришел черед Анами. Он говорил о том же, но более эмоционально. Его грудь вздымалась, а его глаза были полны слез. «Если нет возможности снова задать вопрос союзникам о судьбе императорской власти, — заключил военный министр, — будет более правильным продолжить сражаться, потому что у нас еще есть шансы победить. И если не победить, то по крайней мере закончить войну на лучших условиях, чем эти».

Анами сел, и премьер обратился к Хирохито: «Иных мнений больше нет».

Император сидел прямо и неподвижно, положив руки в перчатках на колени, и наблюдал за тремя военными. Он слушал их заявления, каждое слово, стараясь понять новые причины для затягивания войны. Но аргументы были безосновательные и затасканные. Тогда император оперся на подлокотники стула, поднялся и заговорил: «Я внимательно выслушал аргументы против принятия предложенных Японии условий союзников. Теперь я выскажу свое мнение». Казалось, все присутствовавшие в зале перестали на минуту дышать.

«Это был нелегкий шаг, но по тщательном размышлении о положении дел в стране и за рубежом, и особенно на фронтах войны, я решил принять Потсдамскую декларацию. Мое намерение неизменно. Я верю в невозможность продолжать войну дальше». Голос Хирохито, в котором прозвучали металлические нотки, на мгновение прервался, и в зале послышались всхлипывания.

«Я тщательно изучил ответ союзников и пришел к заключению, что они признают нашу позицию в ноте, посланной несколько дней назад. Короче говоря, я полагаю, что ответ приемлем. Хотя вполне вероятно, что некоторые выскажут недоверие в отношении намерений союзников, я не верю, что ответ был написан со злым умыслом».

В конце концов, все свелось к вопросу о доверии, и император был готов довериться союзникам, если речь шла о немедленном заключении мира.

«По моему мнению, это свидетельствует о мирных и дружественных намерениях. Но до тех пор, пока война не закончится, я опасаюсь, что национальное государство может погибнуть, а нация — исчезнуть. Если мы сохраним народ, территорию и императорскую семью, то мы можем надеяться на восстановление нашей страны в будущем. Тем самым вера и решимость всей нации жизненно важны…» Он говорил с трудом. Кончиками своих пальцев в белых перчатках император смахивал слезы и пот со щек. Дыхание его стало неровным; в зале слышались приглушенные рыдания.

Во время Императорской конференции 10 августа он резко критиковал недостаточную готовность военных к отражению вражеского нападения. Его гнев вызывала одна только мысль о том, что люди подвергаются атомным бомбардировкам, что их уничтожают обычными бомбами с самолетов и артиллерийскими обстрелами с кораблей. Не спасал героизм солдат, обладавших высоким духом, но не имевших достаточно оружия и боеприпасов. Император пытался подавить свои горькие чувства. Его голос звучал напряженно, слова разделяли паузы. Иногда он замолкал, подыскивая нужную фразу. Его аудитория была потрясена. Одни прикладывали платки к глазам, другие вытирали пот со лба. Рыдания были заразительными.

Его величество продолжал свою речь охрипшим голосом:

«Я прекрасно понимаю, каким позором будет для офицеров и рядовых армии и моряков флота дать врагу разоружить себя и видеть свершившуюся оккупацию их родины. Мне больно подумать, что мои верные подданные будут обвинены как военные преступники. Однако, несмотря на все эти переживания, я не могу подвергать мой народ дальнейшим страданиям.

Я ценю решимость людей пожертвовать собой ради страны и блага их императора. Я скорблю всем сердцем о тех, кто погиб на полях сражений, и об их осиротевших семьях. Я глубоко обеспокоен судьбой тех, которые потеряли свои дома и все, что они имели, во время этой долгой войны. Но продолжение войны означает смерть десятков, возможно, сотен тысяч людей. Наша страна будет окончательно опустошена и превратится в груды развалин. Восстановление мирной Японии будет продолжительной и сложной задачей. Однако я верю, что это состоится благодаря напряженным усилиям и сотрудничеству всего нашего народа. Я готов сделать все ради этого».

Хирохито снова замолчал, собираясь с мыслями и сдерживая свои эмоции.