Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

Должно, однако ж, надеяться, что приобретение восточного края Черного моря, отрезав черкесов от торговли с Турцией, принудит их с нами сблизиться. Влияние роскоши может благоприятствовать их укрощению; самовар был бы важным нововведением. Есть, наконец, средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедание Евангелия, но об этом средстве Россия и доныне не подумала. Терпимость сама по себе вещь очень хорошая, но разве апостольство с ней не совместно? Разве истина дана нам для того, чтобы скрывать ее под спудом? Мы окружены народами, пресмыкающимися во мраке детских заблуждений, и никто еще из нас не думал препоясаться и идти с миром и крестом к бедным братиям, лишенным доныне света истинного. Так ли мы исполняем долг христианства? Кто из нас, муж веры и смирения, уподобится святым старцам, скитающимся по пустыням Африки, Азии и Америки, в рубищах, часто без обуви, крова и пищи, но оживленным теплым усердием? Какая награда их ожидает? Обращение престарелого рыбака, или странствующего семейства диких, или мальчика, а затем нужда, голод, мученическая смерть… Кажется, для нашей холодной лености легче, взамен слова живого, выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, не знающим грамоты, чем подвергаться трудам и опасностям по примеру древних апостолов и новейших римско-католических миссионеров. Мы умеем спокойно блестеть и в великолепных храмах велеречием. Мы читаем светские книги и важно находим в суетных произведениях выражения предосудительные. Предвижу улыбку на многих устах. Многие, сближая коллекции моих стихов с черкесским негодованием, подумают, что не всякий имеет право говорить языком высшей истины. Я не такого мнения. Истина, как добро Мольера, там и берется, где попадается…»

Под впечатлением от увиденного и услышанного здесь, на Кавказе, у Пушкина рождаются новые стихи: «Все тихо, на Кавказе идет ночная мгла», «Калмычке», «Кавказ» и др.

Пушкин находится в действующей армии, выполняет поручение самого командующего войсками фельдмаршала Паскевича, а 27 июня участвует даже в захвате Арзрума.

Однажды на перевале он наткнулся на арбу, которую тащили два вола в сопровождении вооруженных грузин.

– Что везете? – поинтересовался Пушкин, не слезая с коня.

– Из Тэгэрана идем… Вэзом Грибоэда, – с кавказским акцентом ответили сопровождающие.

Пушкин знал о гибели Грибоедова, но эта случайная встреча с телом друга потрясла его еще раз. Ему были известны и обстоятельства гибели Грибоедова. Агенты турецкого султана подстрекали людей, чтобы они взбунтовались против русских, против русского посольства, чтобы они его разграбили, а служащих убили… Это должно было, по их замыслу, вызвать войну Персии с Россией. Но турки просчитались: в Петербург персы отправили большую делегацию с извинениями и богатыми дарами, чтобы просить мира.

После взятия Арзрума Пушкин засобирался в обратный путь. Он вошел в кабинет Паскевича:

– Граф, я чувствую себя достаточно утомленным, и мне хотелось бы быть ближе к отеческим гробам… Я решил уехать в Тифлис, принеся вам мою глубокую признательность за вашу обо мне заботливость, граф. К тому же я соскучился по своей невесте, а она заждалась меня… Надо ехать!