Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

– Вот уж совсем некстати сегодня, – говорит Екатерина и, хлопнув дверью, уходит.

– Куда ты? – говорит Натали. – Мне с ним одной так бывает неловко.

Входит Пушкин и целует почтительно ее руку.

– Натали! Здравствуй, мой ангел! А ваша мама́?

– Мама́, должно быть, сейчас выйдет сюда, – говорит Натали, опустив глаза.

– Как? До сих пор еще не встала? Больна? – удивляется Пушкин.

– Нет, давно встала, но мы ведь укладываемся ехать в Полотняный завод, в наше калужское имение.

– Отчего же так стремительно? Третьего дня об отъезде ничего не говорилось ведь? – с подозрением говорит Пушкин.

– Да-а… у мама́ это как-то сразу… вдруг… А я получила письмо от вашей сестры, Ольги Сергеевны, – продолжает Натали, улыбаясь.

– Ну, вот и отлично! Теперь время писем! Я тоже каждый день получаю поздравления от друзей… Что же она пишет, моя единственная сестра?

– Я так смеялась, когда читала! – улыбаясь своей очаровательной улыбкой, сказала Натали.

Это несколько озадачило Пушкина.

– Смеялись? Чему же именно?

– Она, должно быть, очень веселая, ваша сестра?

– О да! Конечно, она остроумна, – живо соглашается Пушкин. – Остроумие – это наше семейное… Вы потом как-нибудь покажете мне письмо сестры, дорогая моя Натали?

– Оно у меня в комнате… Вот мама́, – говорит Натали.

Входит Наталья Ивановна:

– А-а, вот кстати, Александр Сергеевич! Получено письмо от Афанасия Николаевича, моего свекра! Натали, дедушка благословляет тебя на брак с Александром Сергеевичем! – многозначительно говорит Наталья Ивановна.

– Здравствуйте, Наталья Ивановна! Благословляет? Я рад! Я несказанно ему благодарен! Я сегодня же напишу ему письмо! – с волнением в голосе говорит Пушкин.

– Я думаю, вам следует поехать в Завод, поговорить с ним насчет… Натали, ведь она его любимица! Она и воспитывалась там у него лет до шести… Я думаю, он ее обеспечит… Имение – майорат, вы это уже знаете, выделить из него решительно ничего нельзя, но для Натали, я думаю, он что-нибудь да найдет! Он найдет! Вы только поговорите с ним как следует. Понимаете?

– Непременно! Я это сделаю… – спешит согласиться Пушкин. – А я, кстати, получил письмо… от Бенкендорфа, другими словами, практически от самого царя!

– А-а! От генерала Бенкендорфа? Оставь нас, Натали… Надеюсь, письмо это сейчас с вами?

– Ну, конечно же! Я с ним и пришел к вам!

– Садитесь здесь, Александр!

Наталья Ивановна берет письмо и садится рядом с Пушкиным.

– Это он лично пишет?.. Это его рука?

– Разумеется. Писаря даже Третьего отделения пока еще по-французски не пишут, – шутит Пушкин. – А Бенкендорф – мой давний корреспондент.

Наталья Ивановна внимательно вчитывается в письмо Бенкендорфа и удовлетворенно говорит:

– Ну вот! Государь разрешает вам жениться… «на такой любезной и интересной, как м-ль Гончарова»… О-о, конечно! Когда государь был в Москве в последний раз, на балу он ее заметил. Там были Алябьева и Лазарева, но все, все решительно, вся Москва отдали преимущество моей Натали! А что государь ее тогда заметил, это он сам говорил моей тетке Наталье Кирилловне… Загряжской. Вы у нее непременно побывайте, когда будете в Петербурге, Александр!.. Ну, вот видите, Александр, и Бенкендорф пишет то же, что я говорила вам уже: от вас самих зависит, от вашего желания, ваше будущее при дворе. И знаете, ведь ничего невозможного нет, что государь сделает вас камергером!.. – мечтательно заключает Гончарова.

– Может быть… Бенкендорф как-то даже намекал мне это в личном разговоре… – не вполне ясно произносит Пушкин.

– Я очень рада, Александр! Мне так хочется отблагодарить за это Владычицу!.. Вот что мы сделаем с вами сейчас: поедем к Иверской Божьей матери! Поставим там три свечи: я, вы и Натали!.. Натали! – громко зовет она дочь, – Натали!..

– Что, мама́?

– Одевайся! Сейчас мы поедем к Иверской втроем: я, ты и Александр Сергеевич!..

На следующий день Пушкин с Натали и будущей тещей уезжают в калужское имение к ее деду А. Н. Гончарову…

Пушкин и старый Гончаров входят в роскошно обставленный кабинет Афанасия Николаевича.

– Ну вот, осмотрели мы с вами… Александр Сергеевич… Этот памятник… Стар я стал, да… Стар, стар, стар… Я очень устал…

– Да, годы большие, семьдесят лет – не шутка! Мне не дожить, – отзывается Пушкин.

– А-а? – приставляет Афанасий Николаевич ладонь к уху. – Вы что-то сказали?

– Памятник колоссальный! – кричит ему Пушкин. – Сколько в нем? Полторы сажени. Вы так, кажется, говорили?

– Сколько в нем пудов, вы хотите знать? – силится понять старик.

– Я думаю, много! – кричит Пушкин. – Очень много! Эта медная Екатерина, видимо, очень увесистая! Позвольте мне ее называть бабушкой вашего завода… Итак, если продать ее на медь?..

Афанасий Николаевич, внимательно следящий за движениями губ Пушкина, живо подхватывает:

– Мейер ее лепил по заказу Потемкина… Но неожиданно он умер, а приобрел ее мой отец, когда был еще молод.

– И легковерен! – добавляет весело Пушкин, потом кричит: – Вы мне сказали: продать… Но кто же ее купит, а? Кто купит?