Карельская тропка

С детства осталась у меня привычка встречать первых зябликов. Первые зяблики еще не поют, они устали с дороги, не осмотрелись и пока только негромко переговариваются между собой: «пинь-пинь, пинь-пинь…»

Ожидание зябликов всегда необычно. До зябликов лес еще пуст, и только звоночки-колокольчики больших синичек да разноголосые барабаны дятлов рассказывают лесу о начале весны. Снег еще светится мутными пятнами около берез и осин. Но вот чуть захмарило, затеплело, повернуло совсем на весну, а тут еще прошел первый дождичек и вымыл первый раз в этом году ветки деревьев. И почти вслед теплу и первому дождичку приходят в лес зяблики. И лес оживает весенними птицами. Ты видишь зябликов здесь, тут же угадываешь таких же птиц чуть в стороне — и уже целые стайки долгожданных гостей заселяют весеннее редколесье. А пройдет совсем немного времени, зяблики осмотрятся, обживутся и раздастся тогда в лесу первая по-настоящему весенняя песня.

Я часто встречал зябликов по весне большими и малыми стайками, знал, что почти сразу за зябликами появятся пеночки, малиновки, и лес оживет совсем, заговорит, запоет. Но таких плотных и шумных стай, какими зяблики заявлялись к нам на остров, я никогда не видел.

Еще в мае в нашем лесу был снег, лес еще настороженно ждал, кто победит на этот раз: весна или зима? Но срок весны подходил, и зяблики несметными стаями появлялись около моего дома и здесь, на огороде, видимо, дожидались, когда лес потеплеет, подобреет и примет их до самой осени.

Под окнами моего дома весной зяблики помалкивали, дружно копошились в земле, как заправские воробьи, и почти не боялись людей. Я старался их не пугать, и, бывало, птицы задерживались у меня по нескольку дней.

Но вот приходило тепло, снег в лесу таял, и зяблики отправлялись к своим будущим гнездам. И тогда, как и в детстве, я видел в лесу первых зябликов, а чуть позже слышал их первые песни.

Но случалось и так, что холода возвращались, возвращались порой со снегом, и снова у себя на огороде видел я много-много зябликов. Птицы покидали негостеприимный лес и жались к жилью. Снова приходило тепло, и снова мои временные жильцы улетали в лес. И когда день, другой, третий, четвертый зяблики не появлялись у меня под окнами, я отмечал для себя, что зяблики в лес прилетели, остались в лесу, и весне уже никуда от нас нс уйти.

По строгому фенологическому календарю вслед за зябликами должны прилетать в лес пеночки, малиновки, горихвостки, мухоловки-пеструшки. О прилете этих птиц я всегда догадывался по их первым весенним голосам. Обычно весенний лес чуток, чист для песни, и каждый новый голос услышишь издалека. Но сколько я ни пытался на слух определить начало весенних песен пеночек, мухоловок, малиновок, здесь, в северном лесу, мне это никогда не удавалось: почти одновременно с зябликами в лес заявлялись бесчисленные стаи горластых дроздов-рябинников, и услышать чьи-то другие голоса за неумолчной стрекотней этих бесчисленных птиц было невозможно.

Дрозды орали по всему лесу до тех пор, пока из гнезд не вылетали их желторотые и короткохвостые птенцы и пока эти птенцы не становились похожими на своих родителей. Тут шум и гвалт по ольшаникам, черемушникам и березнякам стихали, и рябинники до первых холодов отправлялись куда-то в глубь леса. Покинув свои гнезда-колонии, дрозды становились пугливыми и, завидев меня, кидались врассыпную, и их трескотня и верещание в глубине леса уже не трогали меня, как весной.

Но зато по весне приближаться к гнездам дроздов было опасно. С криком и шумом все птицы разом появлялись на твоем пути, и требовалось большое самообладание, чтобы, сохраняя внешнее спокойствие, миновать поселение этих птиц.

Если бы моя воля, то в хозяйство дроздов-рябинников я бы не заглядывал никогда. Но вот беда: дрозды-рябинники занимали под свои шумные жилища всю полосу леса вдоль озера, и куда бы ты ни пошел — к лесной речке, за ранней лесной ягодой, за первым грибом, за дровами или просто так в лес, ты волей-неволей должен был миновать редуты горластых птиц.

И только одна дорога — тропа на скалу — была почему-то не занята дроздами. Не забирались дрозды никогда и на самую скалу: черемушника, ольшаника и других непролазных кустов там не было, а открытые, светлые места среди сосен этим пронырливым птицам, видимо, не подходили.

Я огибал скалу по дороге, и почти всегда на пути к ее вершине встречал крошечных птичек с воинственно задранными коротенькими хвостиками. Эти птички-крапивники сразу узнавали о моем появлении и по одной выскакивали из зарослей малины и смородины с громким недовольным криком. Они то ли желали меня прогнать, то ли оповещали обитателей скалы и придорожных кустов, что рядом появился человек.

Я тихо шел дальше. А крошечная бурая птичка продолжала преследовать меня и громко трещать, то и дело ныряя в кусты и тут же выныривая из кустов с другой стороны. Исчезала в придорожных кустах и снова появлялась оттуда маленькая птичка с такой же быстротой и легкостью, как скачет по воде гладкий камушек, брошенный очень сильной и точной рукой.