Карлос Кастанеда, книги 1-3

После того как дон Хуан ушел, всего лишь несколько минут продолжались сумерки, а затем стало совершенно темно. Казалось, что темнота дожидалась, пока я останусь один, и внезапно опустилась на меня. Я попытался сфокусировать глаза на крыше, которая вырисовывалась на фоне неба; некоторое время на горизонте было достаточно света, и очертания крыши были еще видны, но затем небо стало черным, и я едва мог разглядеть дом. Я сохранял глаза сфокусированными на крыше несколько часов, не замечая совсем ничего. Видел пару сов, пролетевших к северу; размах их крыльев был весьма примечательным, и их нельзя было принять за черных дроздов. В определенный момент, однако, я отчетливо заметил черный контур маленькой птицы, севшей на крышу. Это определенно была птица! Мое сердце начало сильно стучать; я почувствовал гул в ушах. Я прицелился в птицу и спустил оба курка. Звук выстрела был довольно громким. Я почувствовал сильную отдачу ружейного приклада в плечо, и в тот же самый момент услышал пронзительный и ужасающий человеческий крик. Он был громким и жутким и, казалось, шел с крыши. У меня был момент полного замешательства. Затем я вспомнил, что дон Хуан велел мне закричать в момент выстрела, а я забыл это сделать. Я собирался перезарядить ружье, когда дон Хуан открыл дверь и выбежал наружу. У него с собой была керосиновая лампа. Он казался очень взволнованным.

— Я думаю, ты попал в нее, — сказал он. — Теперь мы должны найти мертвую птицу.

Он принес лестницу и велел мне залезть и посмотреть на рамаду, но я ничего не нашел. Он влез туда сам и некоторое время смотрел с теми же результатами.

— Может быть, ты разнес птицу на куски, — сказал дон Хуан. — В таком случае мы должны найти хотя бы перо.

Сначала мы смотрели все вокруг рамады, а затем — вокруг дома. Мы искали до утра при свете лампы. Затем снова начали изучать всю поверхность, которую осмотрели за ночь. Около одиннадцати часов утра дон Хуан прекратил наши поиски. Он удрученно сел, простовато улыбнулся мне и сказал, что мне не удалось остановить его врага и что теперь, более чем когда-либо прежде, его жизнь не стоит крика совы, потому что женщина была, несомненно, раздражена и жаждала отомстить.

— Ты, однако, в безопасности, — сказал дон Хуан ободряюще, — женщина не знает тебя.

Когда я шел к машине, чтобы вернуться домой, я спросил его, надо ли уничтожать ружье. Он сказал, что ружье не сделало ничего и что я могу вернуть его владельцу. Я заметил глубокое отчаяние в глазах дона Хуана. Меня это до того тронуло, что я был недалек от слез.

— Чем я могу помочь тебе? — спросил я.

— Ты ничего не можешь сделать, — сказал дон Хуан.

Мы молчали некоторое время. Я хотел уехать немедленно. Я чувствовал гнетущую муку. Мне было неловко.

— Хотел бы ты действительно попытаться помочь мне? — спросил дон Хуан тоном ребенка.

Я снова сказал ему, что весь целиком в его распоряжении, а моя привязанность к нему настолько глубока, что я готов предпринять что угодно, чтобы помочь ему.

Дон Хуан улыбнулся и снова спросил, говорю ли я всерьез, и я горячо подтвердил желание помочь ему.

— Если ты говоришь правду, — сказал он, — у меня есть еще один шанс.

Он казался обрадованным. Он широко улыбнулся и несколько раз хлопнул в ладоши, как делал всегда, когда хотел выразить свое удовольствие. Изменение его настроения было таким удивительным, что оно захватило и меня. Я внезапно почувствовал, что угнетенность, тоска исчезли и жизнь опять необъяснимо хороша. Дон Хуан сел, и я сделал то же самое. Он долгое время смотрел на меня и затем очень спокойно и взвешенно стал говорить, что я действительно единственный человек, который может помочь ему в тот момент, и потому он собирается попросить меня сделать нечто очень опасное и необычное.

Он остановился на миг, как будто хотел нового подтверждения с моей стороны, и я вновь подтвердил твердое желание сделать все, что угодно, для него.

— Я собираюсь дать тебе оружие, чтобы пронзить ее, — сказал он.

Он вынул из своей сумки длинный предмет и вручил его мне. Я взял его, осмотрел и чуть не выронил.

— Это дикий кабан, — продолжал он. — Ты должен пронзить ее этим.

Предмет, который я держал, был сухой передней ногой кабана. Шкура была уродливой, а щетина была отвратительной на ощупь. Копыто было целым, и его две половины были вытянуты вперед, как будто нога напряжена. Он быстро забрал ее назад.

— Ты должен забить кабана прямо в ее пупок, — сказал дон Хуан.

— Что? — спросил я слабым голосом.

— Ты должен взять кабана в левую руку и заколоть им ее. Она — колдунья, и кабан войдет ей в живот, и никто на свете, за исключением другого мага, не увидит его воткнутым. Это не обычная битва, а дело магов. Опасность, которой ты подвергаешься, заключена в том, что, если тебе не удастся пронзить ее, она может уложить тебя на месте или ее компаньоны и родственники застрелят или зарежут тебя. С другой стороны, ты можешь уйти без единой царапины. Если ты добьешься успеха, для нее наступит ужасное время — с кабаном в теле она оставит меня в покое.