Карлос Кастанеда, книги 1-3

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня. Надо мной склонился дон Хуан. Он помог мне сесть и дал воды и жидкой каши. Засмеявшись, он сказал, что я выгляжу жалко. Я попытался рассказать ему о том, что случилось, но он не стал слушать и сказал, что я не заметил своей метки — место, где я должен был встретиться с ним, было в сотне метров. Затем он почти что понес меня вниз. Он сказал, что ведет меня к большому потоку и собирается искупать меня в нем. По пути он заткнул мне уши какими-то листьями, которые были у него в сумке, а затем завязал мне глаза, наложив по одному листу на каждый глаз и примотав их куском ткани; заставив меня снять одежду, он велел положить руки на глаза и уши, чтобы быть уверенным, что я ничего не вижу и не слышу.

Дон Хуан натер все мое тело листьями, а затем погрузил в реку. Я чувствовал, что это большая река. Она была глубокой. Я стоял и не мог достать дна. Дон Хуан держал меня за правый локоть. Сначала я не ощущал холода воды, но мало-помалу начал застывать, а затем холод стал нестерпимым. Дон Хуан вытащил меня и обтер какими-то листьями, которые имели специфический запах; он одел меня и повел прочь. Мы прошли большое расстояние, прежде чем он снял листья с моих глаз и ушей. Дон Хуан спросил меня, чувствую ли я себя достаточно сильным, чтобы вернуться к своей машине. Удивительным было то, что я чувствовал себя очень сильным. Я даже взбежал на крутой холм, чтобы удостовериться в этом.

По пути к машине я держался близко к дону Хуану. Множество раз я спотыкался, и он начинал хохотать. Я заметил, что его смех был очень воодушевляющим, и он стал центральной точкой восстановления моих сил; чем больше он смеялся, тем лучше я себя чувствовал.

На следующий день я пересказал дону Хуану последовательность событий с момента, когда он оставил меня. Все время моего отчета он смеялся, особенно когда я сказал ему, что считал все происходящее одним из его трюков.

— Ты всегда думаешь, что тебя разыгрывают, — сказал он. — Ты слишком веришь себе и действуешь так, будто знаешь все ответы. Ты не знаешь ничего, мой маленький друг, ничего.

В первый раз дон Хуан назвал меня «маленьким другом». Это захватило меня врасплох. Он заметил это и улыбнулся. В его голосе была огромная теплота, и это вызвало во мне сильную печаль. Я сказал ему, что я беззаботен и непонятлив, потому что это врожденная черта моей натуры, и что я никогда не пойму его мира. Я чувствовал себя глубоко взволнованным. Он ободрил меня и заявил, что я все сделал хорошо.

Я спросил его о значении моего опыта.

— Он не имеет значения, — ответил он. — Та же самая вещь могла случиться с каждым, особенно с кем-нибудь вроде тебя, у кого просвет уже открыт. Это очень обычно. Любой воин, который ходил на поиски союзника, может рассказать тебе об их действиях. То, что они делали с тобою, было мягким. Однако твой просвет открыт, и поэтому ты очень нервен. Никто не может превратиться в воина сразу. Теперь отправляйся домой и не возвращайся до тех пор, пока не излечишься и твой просвет не закроется.

17

Я не возвращался в Мексику несколько месяцев; в это время я работал над своими полевыми записями, и впервые за десять лет с тех пор, как я начал ученичество, учение дона Хуана стало приобретать реальный смысл. Я чувствовал, что долгие периоды времени, в течение которых я должен был воздерживаться от ученичества, производят на меня очень отрезвляющее и благотворное действие; они давали мне возможность просмотреть мои приобретения и расположить их в соответствующем моему образованию и интересам интеллектуальном порядке. Однако события, которые произошли во время моего последнего полевого визита, выявили ошибочность моей оптимистической надежды понять знание дона Хуана.

Я сделал последнюю запись в своем полевом блокноте 16 октября 1970 года. События, которые произошли тогда, стали поворотными. Они не только завершили цикл обучения, но и открыли новый, настолько отличный от всего, что я делал раньше, что, как я чувствую, это та точка, где я должен завершить мой репортаж.

Подъезжая к дому дона Хуана, я увидел его сидящим на обычном месте под рамадой у двери. Поставив машину в тени дерева, я взял свой портфель и сумку с продуктами и пошел к нему, громко приветствуя его по дороге. Вдруг я заметил, что он не один. Позади высокой кучи дров сидел другой человек. Оба они смотрели на меня. Дон Хуан помахал мне рукой, и так же сделал другой. Судя по его наряду, он не был индейцем, а был мексиканцем с Юго-Запада. На нем были джинсы, бежевая рубашка, техасская ковбойская шляпа и ковбойские сапоги.

Я заговорил с доном Хуаном, а затем поглядел на человека: он улыбнулся мне. Секунду я пристально смотрел на него.

— Вот маленький Карлос, — сказал человек дону Хуану, — и он больше со мной не разговаривает… Только не говори, что он порвал со мной!

Прежде чем я сказал что-нибудь, они оба разразились смехом, и только тогда я понял, что незнакомец был доном Хенаро.

— Ты не узнал меня, да? — спросил он, все еще смеясь. Я вынужден был признать, что его наряд сбил меня с толку.