Затем последовал поток трещащих взрывов; ветки оглушительно ломались повсюду вокруг. Самым нелепым была моя реакция — вместо того чтобы ужаснуться, я засмеялся. Я искренне верил, что нашел причину всего происходящего. Я был убежден, что дон Хуан снова шутит надо мной. Ряд логических заключений закрепил мою уверенность; я пришел в приподнятое настроение. Я был уверен, что смогу поймать этого хитрого старого дона Хуана на его следующей выходке. Он был около меня — ломая ветки, он знал, что я не отважусь поднять глаза, а он в безопасности и волен делать то, что хочет. Я полагал, что он в горах один, потому что я был с ним постоянно в течение нескольких дней. У него не было ни времени, ни возможности привлечь каких-нибудь сообщников. Если он, как я думал, прятался, он прятался один и, естественно, мог производить только ограниченное количество шумов. Так как он был один, звуки должны были возникать в линейной временной последовательности, то есть по одному или, самое большое, по два-три одновременно. Кроме того, разнообразие шумов также должно быть ограничено возможностями одного человека. Оставаясь согнутым и неподвижным, я был абсолютно уверен, что все испытание было игрой, и единственный способ выйти победителем — эмоционально удалить себя из этого. Я положительно наслаждался происходящим. Я поймал себя на том, что радуюсь возможности предугадать следующее движение моего противника. Я попытался представить, что бы я теперь сделал на месте дона Хуана.
Звук чего-то чмокающего оборвал мои умственные упражнения. Я напряженно прислушался; звук повторился. Я не мог определить, что это такое. Словно бы какое-то животное хлебало воду. Звук повторился опять. Он был раздражающим и напоминал чавканье девочки-подростка с большими челюстями, жующей резинку. Я недоумевал, как это дон Хуан умудряется так хлюпать, когда звук раздался опять, на этот раз справа. Сначала это был единственный звук, а затем я услышал последовательность хлюпающих, шлепающих звуков, как будто кто-то ходил по грязи. Это был почти ощутимый, раздражающий звук шагов, шлепающих по глубокой грязи. Шумы на секунду прекратились, а затем раздались опять, очень близко слева, метрах в трех от меня. Теперь ощущение было такое, будто кто-то тяжелый трусит по грязи в сапогах. Я поражался богатству звуков и не мог представить себе никаких примитивных устройств, с помощью которых я сам мог бы произвести их. Я услышал новую последовательность перемещающихся, хлюпающих звуков у себя за спиной. И тут они полетели одновременно со всех сторон. Кто-то, казалось, ходил, бегал, носился по грязи вокруг меня.
У меня появились логичные сомнения. Если все это делал дон Хуан, он должен был бегать кругами с невероятной быстротой. Скорость звуков исключала эту возможность. Тогда я подумал, что у дона Хуана, в конце концов, могут быть сообщники. Я собирался начать размышлять о том, кто его сообщники, но интенсивность звуков захватила все мое внимание. В действительности я не мог думать ясно, но не был испуган — возможно, только ошеломлен странным качеством звуков. Шлепанье было вибрирующим. Эти странные вибрации казались направленными мне в живот, или я просто воспринимал их нижней частью живота.
Это осознание повлекло за собой немедленную потерю чувства объективности и равнодушия. Звуки атаковали мой живот! У меня возник вопрос: «Что, если это не дон Хуан?» Я испугался, напряг мышцы живота и плотно прижал бедра к сделанному из куртки узлу.
Частота и скорость звуков возросли, как будто им стало известно, что я теряю свою уверенность; их вибрации были такими интенсивными, что меня тошнило. Я боролся с чувством слабости. Переводя дух, я начал петь мои пейотные песни. Меня вырвало, и хлюпающие звуки сразу же прекратились; на все наложилось пение сверчков, звуки ветра и далекий лай койотов. Внезапный перерыв дал мне передышку, и я взглянул на себя со стороны. Только что я был в наилучшем расположении духа, уверенным в себе и спокойным; очевидно, я потерпел полную неудачу в оценке ситуации. Даже если у дона Хуана были сообщники, для них было бы механически невозможно произвести звуки, которые воздействовали бы на мой живот. Чтобы производить звуки такой интенсивности, им понадобилось бы оборудование за пределами их возможностей и понимания. Очевидно, необыкновенное явление, которое я переживал, не было игрой, и теория «еще одной шутки дона Хуана» была всего лишь моим грубым объяснением.