Карлос Кастанеда, книги 1-3

— В это время повсюду в Мексике жарко, — сказал он. — С этим ничего не поделаешь.

Я не смотрел на него, но знал, что он за мной наблюдает. Двигаясь под уклон, машина набирала скорость. Я мельком увидел дорожный знак «Vado» — выбоина. Когда действительно показался ухаб, мы ехали довольно быстро, и, хоть я притормозил, мы ощутили удар и подскочили на сиденьях. Я значительно уменьшил скорость: в местах, по которым мы проезжали, скот свободно пасется по сторонам дороги, а труп сбитой автомобилем лошади или коровы — обычное явление. В одном месте мне пришлось остановиться совсем, чтобы пропустить несколько лошадей, переходивших дорогу. Я еще больше занервничал и разозлился — дону Хуану я сказал, что это все от жары, которую я не люблю с самого детства, потому что маленьким я каждое лето изнывал от духоты и едва мог дышать.

— Но теперь ты не ребенок, — ответил он.

— Жара все так же душит меня.

— Что ж, меня обычно душил голод, когда я был ребенком, — сказал он мягко. — Быть очень голодным — единственное, что я знал тогда; часто я распухал так, что тоже не мог дышать. Но это было, когда я был ребенком. Теперь я не могу ни задыхаться, ни раздуваться, как жаба, когда голоден.

Я не знал, что сказать. Понятно было, что я занял неверную позицию и вскоре мне придется отстаивать точку зрения, которую в действительности совершенно не хотелось защищать. Жара была не такой уж нестерпимой. А удручала меня на самом деле перспектива вести машину больше тысячи миль к цели нашего путешествия. Я чувствовал раздражение от мысли, что придется вымотаться.

— Давай остановимся и купим чего-нибудь поесть, — сказал я. — Может быть, когда солнце сядет, такой жары не будет.

Дон Хуан взглянул на меня с улыбкой и сказал, что, насколько он понимает, моя политика — не есть в придорожных буфетах, а впереди еще долго не будет ни одного чистого городка.

— Разве ты уже не боишься поноса? — спросил он.

Я уловил его сарказм, но выражение его лица оставалось вопрошающим и в то же время серьезным.

— Твои поступки, — сказал он, — наводят на мысль, что дизентерия так и рыскает вокруг, выжидая, когда ты выйдешь из машины, чтобы на тебя наброситься. Ты в ужасном положении — если тебе удастся сбежать от жары, тебя наверняка настигнет дизентерия!

Тон дона Хуана был настолько серьезен, что я неожиданно для себя рассмеялся. Потом мы долго ехали молча. И когда доехали почти до автостоянки под названием «Los Vidrios» — «Стекло», уже почти стемнело.

Дон Хуан крикнул, не выходя из машины:

— Что у вас сегодня на ужин?

— Свинина, — раздался крик из помещения.

— Надеюсь, что свинья попала под машину сегодня, — сказал мне, смеясь, дон Хуан.

Мы вышли из машины. Дорога с обеих сторон была ограждена цепями низких гор, которые казались застывшей лавой гигантского вулканического извержения. В темноте черные зубчатые силуэты пиков на фоне неба казались огромными осколками стекла.

Пока мы ели, я сказал дону Хуану, что знаю, почему это место называется «Стекло». По моему мнению, название было дано из-за формы гор, похожих на огромные стекла.

Дон Хуан сказал убежденно, что место называется «Los Vidrios», потому что тут когда-то перевернулся грузовик со стеклом и битые стекла годами валялись вдоль дороги.

Я подумал, что он шутит, и спросил, действительно ли стоянку назвали так из-за этого.

— Почему ты не спросишь кого-нибудь из местных? — ответил он.

Я спросил человека, который сидел за соседним столиком. Он извинился, что не знает. Я отправился на кухню и спросил женщин, но никто из них не знал, в чем дело, — по их словам, место просто называлось «Стекло».

— Думаю, что я прав, — тихо сказал дон Хуан. — Мексиканцы не привыкли замечать вещи вокруг себя. Они способны не заметить стеклянные горы, но наверняка могут оставить гору битого стекла валяться где попало несколько лет.

Оба мы нашли картину забавной и рассмеялись.

Когда мы покончили с едой, дон Хуан спросил, как я себя чувствую. Я сказал, что хорошо, но на самом деле испытывал какую-то неловкость. Дон Хуан посмотрел на меня и, по-видимому, заметил, что мне не по себе.

— Раз ты решил приехать в Мексику, ты должен был отбросить все свои мелкие страхи, — сказал он очень жестко. — Твое решение приехать должно было развеять их. Ты приехал, потому что ты хотел приехать. Так поступает воин. Я говорил много раз: самый эффективный способ жить — жить как воин. Беспокойся и думай до того, как принять решение, но когда ты его принял, освободись от забот и мыслей; впереди тебя будут ждать миллионы других решений. Таков путь воина.

— Я думаю, что так и делаю, дон Хуан, хотя бы иногда. Но все же очень трудно постоянно напоминать себе об этом.

— Когда вещи становятся неясными, воин думает о своей смерти.

— Это еще труднее, дон Хуан. Для большинства из людей смерть — что-то очень неясное и далекое. Мы никогда о ней не думаем.

— Почему нет?

— А почему мы должны?

— Очень просто, — сказал он, — потому, что идея смерти — это единственная вещь, которая закаляет наш дух.