Всё это было странно – даже для Таши, которая видала вещи куда страннее. Однако в душе почему-то не нашлось места ни подозрениям, ни страху. Даже привычному страху темноты. Может, потому, что она знала: в штаб-квартире ей ничего не грозит. Может, потому, что не понимала толком, бодрствует она или всё ещё спит.
Встав, Таша вышла в гостиную, неслышно ступая босыми ногами по мягкому ковру, во тьме казавшемуся чёрным. Птицы там уже не было, и лишь мерцающий след тянулся в коридор, вновь проходя сквозь дверь. Он дарил достаточно света, чтобы осветить путь – и удерживать в узде ужас перед мраком, иначе быстро погнавший бы Ташу на поиски ближайшей лампы.
Девушка долго шла по следу, уводившему в ночь и тишину. Спустившись на первый этаж, увидела, что нить исчезает в золочёном дереве массивных двустворчатых дверей: они вели в зал для торжественных приёмов. Взявшись за ручку, Таша приоткрыла одну из дверей на щель, достаточную, чтобы проскользнуть внутрь.
Вместо прохладного паркета босые ноги ощутили холодный мрамор. Прежде чем глаза успели привыкнуть к царящему вокруг мраку, портьеры на арочных окнах раздвинулись, заливая зал голубым серебром лунного света.
– Всё же проснулась, – сказал Алексас, державший птицу на ладони. – И пришла.
Волшебное создание сложило крылья и исчезло вместе с искрами, вымостившими Таше дорогу.
– И зачем ты выдернул меня из постели посреди ночи? – спросила Таша, приближаясь к юноше по каменным плитам; кажется, они были розовые, но в полутьме казались серыми.
Она решила не уточнять, что пробуждение пришлось очень даже кстати.
– Мы с тобой пропустили Королевский бал. И в Клаусхебере, на приёме у Норманов, ты не соизволила подарить мне танец. – Алексас обвёл рукой просторный зал с колоннами и люстрой, колко сиявшей хрусталём под потолком. – Я решил, это надо исправить… и до того, как мы отправимся к Зельде.
Таша услышала эти слова так ясно, будто Алексас произнёс их вслух. Вместо ответа шагнула ему навстречу.
…она не решилась бы назвать Алексаса приговорённым, чьё последнее желание – закон (пусть даже мысль об этом промелькнула). Но после всего, через что он помог ей пройти, станцевать с ним, если он этого хочет, – меньшее, что она могла сделать.
Приняв протянутую ему руку, юноша привлёк её к себе. Музыка возникла из ниоткуда: казалось, где-то завели музыкальную шкатулку. Мелодия была механически ритмичной, она звенела нежными переливами колокольчиков, высокими и искристыми. С таким звуком могли бы мерцать звёзды.
– Что произошло? – спросила Таша, когда Алексас повёл её в танце – это был верс. Свободная рука сама легла на худое мальчишеское плечо. – Мне пытались изменить память, а потом…
– Я прервал процедуру. Ты отключилась. Наши сообщники здорово разозлились, но согласились с моими доводами, ибо они же являлись доводами разума. Сломать тот блок, что защищает тебя, всё равно невозможно.
– Ты… остановил их? – В растерянности она задела босым мыском его ногу. – Ларона?
– Ты давно не танцевала. – Алексас сощурился, кружа её по тёмному залу, увлекая за собой – поворот за поворотом. – Не думай о ногах. Не думай о том, о чём тебе не хочется думать.
Она вслушалась в мелодию, звеневшую в трёхдольном версовом ритме. Вспомнила полузабытое чувство – когда ты полностью доверяешься чужим рукам.
Запрокинула голову кверху, глядя на хрусталь, сверкавший лунными отблесками под потолком, – и ощутила, как босые ноги порхают сами, почти не касаясь пола.
…летать можно и без крыльев. Особенно с тем, кто позволит тебе взлететь.
В глубинах памяти шевельнулось что-то странное. Зал – много больше этого, но тоже погружённый в полумрак. Музыка – похожая и одновременно нет. Руки – другие, но держащие её так же крепко и бережно. Словно смутное воспоминание о забытом сне – или о бале, на котором она была бесконечно давно… Но Таша в жизни не танцевала на балах, не считая тот летний бал в Клаусхебере. И видение было не о нём. Один из бесчисленных снов, которые выветривались из головы поутру? Новые фокусы памяти, надорванной вмешательством Арона?..
Ей вдруг снова вспомнилась зазеркальная тень, очень похожая на особу, привыкшую блистать на балах. Ненадолго: вспоминать о ней Таше не хотелось.
Тем более сейчас.
– Знаешь, – слова, слетевшие с её губ, вплелись в звонкое кружево звуков, – я не совсем уверена, сплю я сейчас или нет.
– Но, если спишь, это хороший сон?
Темнота пустого зала вокруг мерцала и плыла, казалось, тоже летела в версе.
– Очень.
…она и по жизни танцевала во тьме. А он и по жизни был рядом: держа за руку, служа опорой, позволяя порой хоть ненадолго забыть обо всём, что ждало её в этой тьме.
– Тогда главное, чтобы ты помнила его, когда проснёшься.