Карнавал лжи

– Да, Арон. Я – твоя кукла. В той же степени, что и его. Только игрушкам не дают выбора, любить хозяина или нет. – Таша закрыла глаза. – Уходи.

Она слышала, как он застыл.

– Таша…

– Я сказала: уходи. Я в безопасности. Те, кого я хотела защитить, живы. Король о нас позаботится. С дальнейшими проблемами я как-нибудь разберусь без тебя. Разобралась же с этой.

– Тебе нельзя оставаться здесь. Таша, если ты думаешь, что в безопасности, ты ошибаешься – он…

– Уходи. Ты когда-то говорил, что уйдёшь, когда я этого захочу. Когда он поймёт, что тебя больше нет в моей жизни, продолжать игру станет неинтересно. Да и… даже если он меня достанет… не так уж с ним и плохо. – Таша рассмеялась, не понимая, кого больше ранит этими словами: его или себя. – Смогла же я его полюбить, когда он был в теле Алексаса. И по доброй воле, кажется.

– Это его природа – очаровывать, – голос амадэя резал сталью. Он никогда прежде не разговаривал так с ней. – Ты не могла его полюбить.

– Но из вас двоих, кажется, только он не заставлял девушку испытывать к кому-то фальшивые чувства.

Таша ощутила взгляд, ощупывающий её лицо. Желающий запомнить, зарисовать, оттиснуть в памяти…

Потом услышала шёлковый шелест, с которым Арон поднялся на ноги.

– Я был неправ.

Таша не ответила. Знала: он продолжит и так.

– Победитель – не ты. Он. Он действительно добился, чего хотел… того, что обещал мне вечность назад. – Фортэнья снова зашелестела, когда амадэй склонился над ней. – Он вернул мне тебя – и отнял.

…и в этом не виноват никто, кроме тебя самого

.

Произнести это вслух она не решилась. Но со Зрящим в этом не было нужды.

– Да. Никто. – Арон дотронулся до её лба сухими губами. – Прощай. Если когда-нибудь я буду нужен тебе, позови. Думаю, он не запретит мне прийти. Это ведь будет… интересно.

Вот сейчас: открыть глаза, схватить его за руку и удержать. Того, кто сражался, убивал и побеждал смерть – ради неё. Того, кто любил её, или не её, а ту, кого видел в ней; того, кого она любила, – или ей казалось, что любила, не важно…

Но это было важно. И поэтому Таша так и не открыла глаза.

Тихий стук двери оповестил её о том, что всё кончено. Только тогда Таша позволила себе посмотреть вверх: чувствуя, как слёзы жгут щёки, ощущая на месте сердца такую холодную и чужеродную пустоту, словно стилас Лиара всё ещё был в её груди.

И уже знала, что за смерть от этого клинка – вторую свою смерть – она заплатила крыльями.

* * *

За время его отсутствия в кабинете ничего не изменилось. Пустынную келью тьмы и одиночества неверно освещало каминное пламя, на столике подле свечи темнела пыльная бутыль. Оранжевый свет играл в гранях двух пустых бокалов.

Он сидел в кресле, наблюдая, как Альдрем методично подбрасывает в огонь щепки. Сплетя ладони, рассеянно вертел большими пальцами – одним вокруг другого.

– Хозяин, вы в порядке? – отряхнув руки в перчатках, деликатно спросил слуга.

– Я бываю в беспорядке?

– Нет. Но с тех пор, как вы вернулись, вы определённо пребываете не в обычном своём порядке.

Он посмотрел на пустые бокалы и пламя свечи.

– Эти дни дались мне труднее, чем я думал. По крайней мере, вспоминать себя-мальчишку. – Он провёл ладонью над огоньком свечи. – И то, что случилось в конце.

Слуга осторожно шагнул к креслу.

– Я понимаю, вы преследовали не одну цель, – сказал он. – Но вы никогда не думали, что всё можно сделать… проще? Привести её к вам другим путём? Что она смогла бы полюбить вас – не под маской?

…хороший вопрос. Когда-то он часто приходил и в его голову. Когда-то он даже пытался забыть о долге: один раз, на короткое время наполнивший сердце светом и теплом.

Один проклятый раз, сделавший пустоту в этом сердце темнее и страшнее прежней.

То, чем их история закончилась тогда, помогло ему окончательно усвоить простую истину, о которую разбивались все вопросы.

– Тот, кого она могла бы полюбить, тоже маска. Истинный я – Палач, чудовище из сказок, как верно сказала моя сестра. Чудовище, у которого нет права быть счастливым… людским счастьем, по крайней мере. – Он сжал ладонь, поймав кончик пламени между пальцев: огонь жёг его кожу, не сжигая. – Она не заслужила жизни с существом, которое создали, чтобы его брат не пачкал руки кровью. А я не смог бы ей лгать. Только не ей. И я сам отрезал другие пути… Раньше, чем узнал истину, но сделанного не воротишь. – Он коснулся горящего фитиля: огонь был гладким, он струился по пальцам, как яркая вода. – Когда простые пути испробованы или опостылели, остаются сложные.

Ему давно не было так больно, как когда он услышал это «я люблю тебя». Которого ждал, ведь прежде их история всегда заканчивалась одним и тем же, – и на которое всё равно не рассчитывал. Которое напомнило обо всём, что следовало за этим прежде. Возможно, для них обоих было бы милосерднее, если бы он убил её до рождения; или в момент, когда снова узнал её, когда осознал, кто улыбается по ту сторону зеркала – почти ему…