Картахена

Маркус вдохнул запах грушевого мыла, вписал шесть букв в окошко, нажал на клавишу ввода и увидел знакомую надпись: забыли пароль? Да ладно, подумал он, уставившись на экран. Я был уверен, что сработает!

— Подключились? — послышалось из-за стеклянной стены. — Если вам все еще нужен принтер, то я как раз заправила чернила.

— Пока не нужен, — с досадой ответил Маркус, — печатать нечего.

Он сел на подоконник и стал смотреть поверх на пустую пыльную улицу. Синий фасад мотеля, украшенный двумя кустами гортензии, был самым ярким пятном в длинном ряду беленых домиков. Когда Маркус в первый раз увидел «Бриатико», гортензии его удивили: такое встречаешь только в бретонских деревнях, где лиловые купы укрывают ограду любого сарайчика. Потом он узнал, что конюхом старой хозяйки был бретонец, засадивший свой патио кустами, напоминавшими ему о родных краях. Бретонца убили, а гортензии остались и перекочевали с вершины холма в деревню.

— Живете, наверное, здесь, над конторой? — спросил Маркус, вставая и подходя к компьютеру. — Дайте мне листок бумаги и карандаш, если можно.

— Да, у меня комната в этом здании, — сказала почтарка, протягивая в окошко зеленый бланк и чернильную ручку, и вдруг закашлялась.

Волнуется? Хотелось бы увидеть ее лицо, наверное, красавица, недаром же сержант по ней с ума сходит. Внезапно до него дошло, о чем спрашивал утром ревнивый патрульный: ты, говорят, с почтаркой познакомился? Ну конечно — серебряные кольца. Это же та самая девица в белых кедах, которая улыбнулась ему на пороге траттории.

— Хотите, сегодня вместе перекусим? — спросил он, рисуя на зеленом бланке фриз с орнаментом из меандров.

— Нет, спасибо, — донеслось из-за стены. — Я опасаюсь незнакомцев.

Маркус пожал плечами и снова сел на подоконник. Может, и хорошо, что она отказалась, не хватало мне еще любовных приключений в Траяно. Так, погоди. Любовных приключений. Кто сказал, что на фризе не хватает слова storge? Это просто то, что первым приходит в голову.

У практичных римлян для обозначения любви есть только amor. У греков — philia, дружба; eros, любовь нежная;

agape, любовь братская. Нужно пробовать варианты, еще не все потеряно. Он вскочил, подошел к компьютеру и принялся вбивать греческие существительные, одно за другим. Последним он попробовал eros, точно зная, что на фризе часовни его написать не могли.

Садовник

Сегодня двенадцатое мая, суббота. До первого июня, когда я должен выслать рукопись издателю, остается всего ничего. Я приехал в «Бриатико», чтобы довести до ума свою книгу, но вынужден был засунуть ее в ящик стола и взяться за новую, потому что первая оказалась senza senso, пустышкой. Это все равно что выучить в тюрьме новый язык, написать на нем роман, а потом узнать, что язык не существует, а тебя в камере разыграли от скуки.

Тем временем наша богадельня превращается в холодный дом, набитый покойниками. Хозяина отеля убили в феврале, а капитана — десять дней назад. Тотчас же выяснилось, что хозяин не был хозяином, а капитан не был капитаном. Впрочем, не мне их судить, я и сам проходимец.

Пулия рассказала мне, что Аверичи никогда не владел холмом: старая хозяйка отдала его в аренду — пожизненно, но с условием, что останется жить во флигеле и сохранит своих лошадей. Ей отдали тот самый угол в низине, где мы с Зампой устроили себе тайное жилище, земли там болотистые и ни к чему не пригодные — на границе с деревенскими наделами, между морем и миртовыми зарослями.

Гостиничное начальство забеспокоилось, сказала Пулия, ведь после смерти хозяина договор потерял силу, и аренду холма могут не возобновить. Бранка может, разумеется, продать дело, но это целиком зависит от того, что скажет новый наследник. Который до сих пор не объявился.

Что касается смерти капитана, то она никого особо не огорчила, а вот мне его жаль. Что-то в нем было от капитана Матамороса из комедии дель арте, тот величал себя убийцей мавров, хотя ни разу не бывал в настоящем бою.

Однажды в баре, когда я перебирал клавиши, пытаясь подобрать дым над водой, он похлопал меня по плечу и сказал, что без гитарного риффа эта вещь выглядит куцей, и добавил, что ее записывали в пустующем отеле, обложившись матрасами для тепла. Как будто я сам не знал. Потом он сказал, что наутро занесет мне ноты и текст, а потом удалился, мурлыкая: They burned down the gambling house… it died with an awful sound.

На следующее утро капитана нашли в лагуне, выловили и привезли на поляну перед главным входом. После долгих разговоров о случайном падении полиция заявила, что он покончил с собой. Они обыскали комнату покойника, а потом принялись опрашивать персонал. Когда дело дошло до меня, я сказал, что человек, который намерен броситься в море, вряд ли станет хвастаться нотами к «Smoke on the Water». Комиссар полиции обвел меня черносливовым взглядом, безмятежно кивнул, не записав ни слова, и отошел прочь.