Картезианский развратник

Пизда всегда останется пиздой,Когда ты ебешь ее со всей душой.

«Давай, иди! — продолжал внутренний голос, — буря позади, бояться больше нечего, возвращайся в постель». Я поддался искушению и забрался туда. Сначала я осторожно улегся с краешка, моя учтивость не смогла бы сдержать крика ужаса, если бы не опасения быть услышанным. Я почувствовал, как Франсуаза забилась в угол кровати, чем ужасно удивила меня. Я решил, что заставлю ее успокоиться, объяснив свои намерения, и начал с того, что просунул руку между ляжек моей старушки. Я уже был возбужден и потому они вновь обрели формы, о которых можно только мечтать в самом глубоком волнении, снова стали такими нежными и упругими, какими еще никогда мне не казались! Я не задержался на них надолго, немного приласкав бедра, моя рука двинулась к щелке, которая уже не казалась мне той огромной пиздищей. Бугорок Венеры, живот, сисечки — все стало нежным, упругим и округлым, как у юной девушки. Мне позволяли трогать их, и, осмелев, я стал целовать и сосать ее прелести со всем пылом, на который могла меня вдохновить мысль о юности и красоте. Никакого сопротивления, напротив, мой огонь разжег в старухе ответное чувство: она перестала хныкать и незаметно придвинулась ко мне, я еще ближе придвинулся к ней и вскоре уже был готов дать ей понять, что знаю, как сменить стоны печали на любовные стоны. Я стал ее ебать.

— Ах, дорогой аббат! — сказала она вдруг. — Как же ты оказался здесь? Скольких слез стоила мне твоя любовь!

Эти нежные слова могли бы остановить меня, если бы я не был полностью погружен в ощущения того, как мой член сжимает пизда моей нимфы, как жарко она отвечает на мои ласки, как сливаются воедино наши стоны, пока наконец мы не расслабились в обоюдном удовлетворении от только что испытанного наслаждения.

Экстаз прошел. Я припомнил сказанные в мой адрес слова и задумался. «С кем я нахожусь, в конце концов?» — спросил я себя. С Франсуазой? Но разве есть отличие между только что полученным наслаждением и тем, что было раньше? Она приняла меня за аббата и сказала, что моя любовь стоила ей слез. Она что, делила с Николь достоинства этого болвана? Вероятно, сия уважаемая дама ревнива и до сих пор считала, что является единоличной владелицей его сердца. Но ведь она — безобразная старуха! Впрочем, несмотря на ее уродливость, у меня еще было довольно смелости, чтобы повторить осмотр, столь небрежно предпринятый во время предыдущих атак. Я нетерпеливо потянулся к ней, намереваясь вернуться к ее высохшему, изможденному телу. Хотя я чувствовал, как неосторожно это с моей стороны и я рискую испытать отвращение. Наверное, если я собирался провести с ней еще один раунд, мне следовало прежде восстановить силы, не тратя их на возбуждение, которое, напротив, лишь отдалит их новый прилив. Но я все же рискнул протянуть руку. Но что за сладостный сюрприз! Повсюду, где бы я не коснулся, я ощущал ту же упругость, округлость, тот же жар, ту же свежесть. «Что же сие означает? — задумался я. — Есть ли все это у Франсуазы? Или нет? Нет, решительно, это может быть только Николь. О Небо! Это Николь».

Я понял это по тому наслаждению, которым она меня уже одарила и продолжение которого ощутил, вновь дотронувшись до нее. Она убежала из своей постели, воспользовавшись обмороком Франсуазы, пробралась в ее комнату, чтобы спрятаться тут, и решила, что ее любовник тоже пришел сюда. Это объясняло все те слова, которые она только что сказала мне. Захваченный этой мыслью, я ощутил, что желание, которое она ранее мне внушала, возродилось с новой силой. Вообразите, как я сейчас сожалел о времени, проведенном с Франсуазой, ибо то удовольствие сейчас сокращало время, отпущенное на наслаждения с Николь. Но вскоре я уже был в состоянии возместить эту потерю.

— Моя дорогая Николь, — сказал я, нежно целуя ее и стараясь подражать голосу аббата, — о чем ты только думаешь? Зачем печалиться, если нам представился такой счастливый случай для любви? Будем ебаться, дорогое мое дитя, утоним наши несчастья в сперме!

— Сколько наслаждения ты мне доставляешь, — ответила она, подаваясь навстречу моим ласкам, — а когда тебе больно, то мне больно вдвойне. Давай же воспользуемся единственным средством, которое может нас утешить. Делай все, что хочешь, мне даже смерть не страшна, когда у меня в руке вот это, — и она сжала мой хуй. — Не бойся, что нам помешают, я заперла дверь на ключ, они не смогут просто так войти.

Я обрадовался ее счастливой предусмотрительности, похоже, предпринятой в моих интересах самой любовью, и вдохновленный, я принялся ласкать девушку с новым пылом. В ее руке мой хуй стал таким твердым, что привел ее в восторг.

— Ну же, моя радость, — воскликнул я. — Не тяни, засунь его к себе в пизденку!

Однако она не торопилась и продолжала сжимать мой член, видимо, потрясенная его величиной, которую приписала действию своих ласк. Тогда я вознамерился засунуть его сам.