Картезианский развратник

— Погоди, дорогой, — отвечала она ласково, — пусть он станет еще больше и длиннее. Ах, я никогда не видела его столь прекрасным. Неужели он вырос этой ночью?

Очевидно, аббат был не так щедро одарен природой, как я. Я бы с удовольствием посмеялся над Николь, если бы сейчас не был занят другим.

— Ах, как же мне будет хорошо! — вскричала Николь, засовывая в себя мой член. — Давай, дорогой, пошевеливайся!

Меня не надо было просить дважды, я набросился на нее, повалился ей на грудь, покрыл ее пылкими поцелуями и замер, изнемогая от наслаждения.

— Давай же, — умоляла Николь, совершая подо мной движения, повергавшие меня в экстатическое забытье, — давай же!

Я тут же вонзился в нее своим хуем, как она сказала, до самого сердца. А какими ударами она награждала меня! Они разжигали во мне огонь, погружали в пучину наслаждения самые отдаленные уголки моего тела! И вот долгожданный залп! Словно луч божественного света, а вернее сказать — само божество! Почему мы не умираем во время оргазма? Разве не умерла мать Вакха, когда Юпитер, уступив ее просьбам, божественно выеб ее? Господа специалисты-мифоведы ошибаются, вовсе не величие царя всех богов и не его инструмент сократили дни Семелы, а сперма, извергшаяся из его хуя. О Магомет, я готов стать твоим верным последователем, если ты позволишь мне тысячу лет купаться в бесконечных потоках наслаждения, которое ты обещаешь верным своим адептам в объятиях красных, белых, зеленых, желтых и еще не знаю каких цветов гурий[3]. Оргазм для меня — это все!

Николь была в восторге от меня, а я — от нее. Какое разительное отличие между старухой и девицей! Девушка делает это по любви, а старуха — исключительно по привычке. Вот что, старухи, Старухи, оставьте еблю молодым, для них это удовольствие, а для вас — скучная обязанность.

Мой хуй, все еще остававшийся в предназначенных ему природой ножнах, кажется стал даже тверже, чем до оргазма. Николь продолжала сжимать меня с еще большим пылом, и та же страсть заставляла меня обнимать ее. Она не отпустила бы меня даже ради королевского венца, я бы не покинул ее ни за какие блага в мире. Вскоре некое шевеление в известном месте заставило нас вновь обратиться к тому, чем мы только что занимались. Неосмотрительность — это печальное свойство любви. Счастье настолько ослепляет, что вы и не помышляете о том, что оно может развеяться в любую минуту.

Наша любовная борьба выдала нас, поскольку кровать стояла рядом с перегородкой, а мы и думать забыли о том, что в соседней комнате находится Франсуаза, и ее может разбудить шум от толчков, сотрясавших кровать. А тем временем стук в перегородку вскоре дал Франсуазе понять, что происходит в нашей комнате. Быстрее молнии дама метнулась к двери. Та оказалась заперта. Что делать? Позвать Николь? Это она и сделала.

При звуках ее ужасных воплей, мы застыли, замерли, и старуха замолчала. Но вскоре мы успокоились, и поскольку были слишком возбуждены, чтобы долго оставаться в столь затруднительном бездействии, то возобновили прерванное занятие. Но, несмотря на то что мы предавались ему со всеми возможными предосторожностями, старуха оставалась настороже. Она не дала себя провести и по нашим тяжелым вздохам и неосторожным возгласам распознала, что за всем этим кроется.

— Николь! — снова завопила она, стуча в перегородку. — Николь, мерзавка, ты прекратишь или нет?

Мы вновь испуганно замерли, но, придя в себя, я сказал Николь, что, поскольку дверь в комнату заперта, помешать нам никто не сможет. Она молча согласилась с этим отважным заявлением и сама первая подалась навстречу и засунула язык мне в рот, подзадоривая меня. И подобно благородным воинам, под смертельным огнем артиллерии неприятеля спокойно продолжающим свое продвижение, не обращая никакого внимания на пролетающие над головой снаряды, мы трудились, игнорируя удары, которыми Франсуаза осыпала перегородку. Мы кончили, несмотря на то что нас прерывали, несмотря на грохот, при помощи которого старуха все еще пыталась помешать нашим утехам. И оба мы чувствовали, что еще никогда наше наслаждение не было столь сладостным.

Для выздоравливающего, да еще после такой болезни, выдержать пять наступлений было весьма неплохо! Однако, хотя я и чувствовал, что еще могу продолжать битву, но все же понимал, что следует быть благоразумным и не поддаваться этому порыву. Я сделал над собой усилие, чтобы унять желание. Победить его в немалой степени помогли здравые размышления. Дама Франсуаза, в конце концов, могла выйти из себя из-за нашей маленькой проделки. Ее укоры уже сменились криками, которые, как я понимал, привлекали к нам внимание и даже могли привести к нашей двери сторожа, что, в свою очередь, увеличивало для меня риск встретить кого-нибудь на обратном пути.