Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо

Юность Мари-Клементины совпала с тем временем, когда искусством в Париже интересовались все поголовно, вплоть до продавцов колбасных лавок. На Монмартре картинами торговали кабатчики, бакалейщики, случайные люди… Быть натурщицей в 1880-х означало не только иметь верный кусок хлеба, но и учиться исподволь у Ренуара, Лотрека, Дега. Втайне от мастеров, для которых она позировала, Мари-Клементина стала рисовать, и делала это увлечённо, как в детстве. Её первый автопортрет появился в 1883 году (сейчас находится в частном собрании). Он не только не приукрашен, напротив: превратить собственное красивое восемнадцатилетнее лицо в замкнутую, непривлекательную маску сможет не каждый художник. «Я была гордой и дикой», – заявит Валадон впоследствии. И припечатает сверху: «Я пишу людей, чтобы их знать, не приводите ко мне женщин, которые ждут, что я изображу их обаятельными или приукрашенными, я их немедленно разочарую». «Я создаю не красивенькие рисуночки для рам, я хочу, чтобы добротный рисунок запечатлел мгновения жизни в её движении, во всей её интенсивности», – это тоже слова Валадон.

Но тогда, в 1883 году, она ещё не делилась ни с кем своими бесстрашными мыслями – неловко было заявлять Ренуару, дескать, знаете, я ведь тоже рисую!

Цитируя биографов Валадон, она «любила любовь» – телесная, чувственная сторона жизни всегда была важна для этой неистовой натуры. На Монмартре у маленькой Валад была вполне определённая слава. Любовников она меняла быстрее, чем художников, которым позировала, а иногда можно было решить две задачи разом, не покидая мастерской. Не зря к ней так часто ревновали подруги и жёны художников. Говорят, Алина Шариго, будущая жена Ренуара, собственными руками стирала лицо Валадон с картины «Танец в Буживале» (1883, Музей изящных искусств, Бостон).

Ренуар с удовольствием писал Мари-Клементину, она появилась на его холстах «Большие купальщицы» (1887, Художественный музей, Филадельфия), «Зонтики» (1880–1886, Лондон), «Коса» (1885, частная коллекция, Баден), «Танец в городе» (1883, Музей д’Орсэ). К услугам этой красивой – и такой необычайно яркой, с характером! – натурщицы обращались Дзандоменеги, Стейнлен, Форен… Она была знакома с Ван Гогом и сочувствовала ему, когда тот приносил в кафе свою картину, желая обсудить её с друзьями, но никто не обращал внимания ни на Винсента, ни на его холст. «Все художники – свиньи!» – сказала однажды Сюзанна, увидев, как несчастный Ван Гог уносит с собой так и не замеченную никем картину.

Её часто рисовали Дега и Тулуз-Лотрек – первый стал её учителем, со вторым у неё был долгий страстный роман.

Потомственный аристократ, граф Анри де Тулуз-Лотрек, единственный наследник знатного семейства, был инвалидом – в возрасте тринадцати лет он неудачно упал, сломав шейку бедра. Кости срастались слишком медленно, и рост мальчика остановился. Мари-Клементину не отпугнула внешность Лотрека. Да, в жизни он был карликом, зато в творчестве – великаном. Её особенно подкупало нежелание художника приукрашивать действительность и льстить своим моделям. Кисть Лотрека была правдивой, безжалостной и суровой, как сама жизнь. Ренуар и Лотрек писали Мари-Клементину в одно и то же время – но если с полотен Ренуара на нас глядит юная красавица, то Лотрек добавляет своей натурщице лет десять, если не больше. Ренуар восхищается мягкой женственностью Валадон, Лотрек старательно подчёркивает мужские черты характера модели: её упрямство, непокорность, силу духа, которые ощущаются едва ли не физически. Кажется, что гении писали разных женщин!

Мари-Клементина, к слову сказать, предпочитала безжалостную честность Лотрека – и позаботилась о том, чтобы он «по чистой случайности» увидел несколько рисунков, сделанных ею в свободную минуту. Она была умна и хитра, эта маленькая циркачка, мечтавшая встать вровень с теми, кто её рисовал. Лотрек так и впился взглядом в рисунки: кто это сделал, скажи! Чувствуется рука профессионала и, несомненно, мужская кисть… Мари-Клементина рассмеялась, польщённая, – а вот и нет, c’est moi, moi![15] Лотрек был потрясён и решил показать работы подруги скульптору Бартоломе, а тот принёс их Эдгару Дега. Великий импрессионист и убеждённый женоненавистник внимательно изучил произведения малютки Валад – и сказал как отрезал: «Она – одна из нас».

Рисунок Валадон, выполненный красным карандашом, отныне висел в столовой Дега, а сам мэтр решил дать своей натурщице несколько уроков. Он же приклеил ей прозвище Неистовая, или, как порой переводят, Страшная Мари. Думается, что художник имел в виду не внешность Мари-Клементины (всё же на Монмартре Валадон сравнивали с греческой нимфой, а не безобразной герцогиней), а её буйный, непокорный характер, о котором ходили легенды.